Игорь Иванович Ивлев. Повесть "Последний решительный". Часть 5. 8 ноября 1941 г.

Лишь к полуночи его начало смаривать. Поборолся он с этим, походил, поразминался, а потом взял у одного из солдат большую лопату, скинул шинель, да и впрягся в рабочую лямку вместе с бойцами Бирюкова. У тех задача была посложнее полеоновской. Всё ж таки 80 метров траншеи вырыть в сухом суглинке – это целый процесс. Плотный грунт отколупывается словно чешуйками, по чуть-чуть, бьёшь его бьёшь, а он словно насмехается. Проходка минимальная, а сил ухлопывается уйма. Плюсом галечник. Фуражкин понял, что именно эта траншея дастся им тяжелее всего, следовательно, на неё нужно поставить большее количество народа. Резерв людей оставался только у начпрода, а он их что-то никак высылать не торопился. Заснули там, что ли?

Через каждый час делали перекур у кухни, пили кипяток, жевали сухари. Подмога всё не шла. Лейтенант взял с собой в провожатые Воронкова и сходил в обоз к начпроду. А там, понятное дело, все спали. Начпрод устроился в кузове полуторки под пологом из брезента, накрытый шинелями в обнимку с бойцом. Когда Фуражкин растолкал обоих, оказалось, что это была женщина при начпроде. Всяк тыловик и юбку тащит с собой для сугрева и комфорта. Медик, наверное, или связистка. Неважно.

Пришлось маленько ослепить начпрода светом фонаря и напомнить ему про обещание выделить бойцов, пригрозив завтрашней проверкой исполнения работ командиром полка. Начпрод мгновенно скинул сон с глаз, соскочил с полуторки и пошёл расталкивать спящих бойцов. Минут за 5 выстроил на поляне десяток сонных, замёрзших и недовольных обозников:
- Товарищи бойцы, на сутки поступаете в распоряжение лейтенанта Фуражкина. Довольствием вас обеспечим завтра.

Фуражкин посветил на неровный строй и спокойным тоном скомандовал:
- Равняйсь! Смирно! Вольно. Напра-во. За мной шагом марш.

И обернувшись:
- Товарищ начпрод, ну так мы назавтра на подмогу тоже располагаем. И на питание своих бойцов не забудьте подкинуть.
- Непременно, товарищ Фуражкин, - а сам начпрод подумал совсем другое: "Носит его леший, задание он, видите ли, выполняет".

Полеонов на холме тоже намучился с суглинком, благо, у него траншея длиной была сильно меньше бирюковской. Старшина наметил 8 ячеек для стрельбы из Дегтярёва и винтовок, располагая их по всей длине примерно 20-метровой траншеи. Начали отрывать выемки для устройства перекрытых щелей. Всё шло по плану.

- Товарищ Полеонов, давайте посмотрим место, где кинем завал и заложим заряд для подрыва холма.

Спустились к большаку, при свете фонаря высмотрели за его левой обочиной на сопочке три отличные массивные ели для завала.

Фуражкин:
- Вот их мы и уроним. Класть нужно в аккурат так, чтобы они легли вершинами не на холм, а на его склон и в обрыв касательно к холму. Валим их с утра и перекрываем дорогу. Весь транспорт у нас уже позади, полк будет отходить пеше.
- Так точно. Заряд в холм заложим прямо за ветками, хорошая маскировка выйдет. Завтра посветлу отроем капонир и заложим ящик тола. Как-никак 25 кэгэ. Прокопаем канавку и выведем бикфордов шнур метров на 15 за холм. А потом кааак жахнем.
- Жахнем, старшина, обязательно жахнем. Предлагаю двумя ящиками и электрически вместо бикфордова. Напоследок свой фронтовой привет иудам устроим.

Дело спорилось, но народ к 6 часам утра сильно устал. Лейтенант собрал всех к кухне. Дневальные выдали каждому вволю горохового супа с добавкой… и Фуражкин приказал всем устраиваться спать часа на два за исключением караула. В караул назначил двоих дневальных Соломина и Камаева, успевших разок за ночь прикорнуть. Развели костры побольше, вложили туда мокрых еловых стволов, на свежесрубленный лапник кинули брезенты, попоны, вытащили из повозок вторые шинели. Фуражкин приказал поделиться шинелями с пехотой. Следом отключился и сам, устроившись под ёлкой.

Проспали больше, а разбудил всех командир полка. Он пригарцевал на верховой лошади в сопровождении ординарца часам к девяти утра. Караульные, благо, не спали и не прохлопали комполка. Соломин, увидев подполковника, чуть было не заорал "Рота, подъём!", как Соловьёв жестом остановил его и тихонько спросил:

- Лейтенант Фуражкин – где?
- Вон там под ёлочкой отдыхают.
Соловьёв присел под ёлку и потеребил лейтенанта за плечо:
- Лейтенант, подъём. Товарищ Фуражкин.
Лейтенант вскинулся, узрел комполка, попытался вскочить, поскользнулся на еловом корне и упал на пятую точку. Соловьёв, смеясь, подал ему руку и рывком поднял лейтенанта:
- Товарищ подполковник…
- Тсс, лейтенант, людей разбудишь. Давно спят?
- Часа два, умаялись вусмерть. Весь вечер и ночь вкалывали. Сейчас скомандую побудку.
- Пусть поспят, пойдём покажешь, что успели сделать.

Фуражкин провёл его к ближнему длинному окопу на сопочке. Там смогли пройти лишь 30 метров глубиной по грудь и вскопали ячейки на остальном протяжении:
- Нам бы людей сюда в подмогу, товарищ подполковник, тогда до вечера закончим. Прикажите из обоза дать.
- Я ж приказал начпроду.
- От него пока только 10 человек прибыло. Хорошо бы ещё человек 10-15.
- Сейчас проеду к нему, накручу хвоста. Показывай дальше.
- Здесь мы ждём пехотную атаку. Как только на большаке фриц встанет в пробки, он пошлёт свою пехтуру через болото в обход заслона. Вот тут мы его тёпленького и встретим своим "Максимом". А для верности на болоте поставим лимонки на растяжки и на кочке замаскируем солидный фугас. Одни ошмётки останутся от пехтуры. Полагаю, что это как раз вечером будет. Ночью фриц не полезет, будет ждать утра. Ночью мы отойдём. А при отходе готовим ещё один сюрприз.
- Что за сюрприз?
- Пойдёмте покажу.

Сходили на холм. Там окоп был готов, оставалось лишь дообустроить гнёзда для стрельбы и положить перекрытия на щели. Следом по плану были валка ёлок в завал и отрытие капониров под фугасы на дороге и на холме.

- А где ж твой сюрприз?
- В этом холме, товарищ подполковник. Сейчас завалим ёлки и у их веток отроем капонир в теле холма. Туда заложим два ящика тола по 25 килограмм. При отходе взрываем и заваливаем дорогу горой грунта. В сочетании с подстилающим болотом это станет завершающей пробкой.
- А как мост через ручей?
- Как только последний боец из деревни пройдёт - взорвём. И у деревни взорвём. Заминируем сегодня днём.
- Смотри, лейтенант, не напортачь, чтоб на том берегу ни один человек без моста не остался. Послали мы разведку в сторону Заручевья, ещё не вернулась, но чует моё сердце, не сегодня-завтра фриц в наступление пойдёт. Вчера с боевого охранения вечером сообщили, что его мотоциклисты прощупывали дорогу, почти до Рапли доехали. Наши отогнали их парой очередей. Теперь он знает, что у нас оборона только у деревни. Значит, надо ждать незваных гостей. Успеешь с позицией?
- Так точно, товарищ подполковник, никаких сомнений. Люди рвутся в бой, ни одного случая отлынивания нет. Из трудностей только длинный окоп, грунт тяжёлый, остальные точки идут по плану.

Фуражкин повёл Соловьёва по большаку к мостку, подошёл к обрыву:

- Вот тут мы заложим ещё один фугас, свалим большак в обрыв. А чуть раньше остановим на мине танк. Минами перекроем большак, хотя бы на одной, но танк подорвётся и встанет. Его попытаются оттащить тросом, так мы всех лазутчиков сверху с холма пулемётом уничтожим и потом постараемся не подпускать. Они пустят танк вброд и либо двинут подорванный танк влево в болото, либо вправо в обрыв. В любом случае следом мы взрываем большак и полностью исключаем возможность движения по нему. В итоге имеем четыре пробки. Надеемся, что на сутки удастся противника задержать.
- Стратег, однако. Чего ж звание такое малое?
- Я по гражданской архитектурной части служил, товарищ командир. Разрушать умею, но строительство – моё всё. Разрешите поднять бойцов?
- Разрешаю. Я проедусь к обозам.

Вскочил на лошадь и вместе с ординарцем ускакал по большаку.

На востоке грохотало. Дальние разрывы ухали почти непрерывно. Очевидно, разгорелся немалый бой. На каком рубеже, какими силами – никто, конечно, этого в полку не знал. Но в самых смелых и даже в чрезмерно негативных размышлениях никто не мог предположить, что после того, как противник начнёт свою атаку 8 ноября с обычной артподготовки и броска танков по наиболее вероятному пути наступления – через реку Сясь по дороге от Липной Горки на Тихвин, противостоящий им вполне обстрелянный опытный полк 44-й стрелковой дивизии, не совладав с первым же навалом, просто снимется с выгодных позиций и панически уйдёт лесами кто на восток, а кто и на север. Бросив всё. Без контратак. Без дальнейшего сопротивления. И за ним сразу же остальные полки в панике покинут свои обустроенные позиции, и следом рассыплется оборона всей этой дивизии, да так, что её командир с несколькими десятками бойцов спустя пару суток объявится аж в 10-15 километрах к северу от Тихвина, а комиссар с шестью сотнями солдат к востоку от города. От практически полноценной дивизии в 8000 человек останутся крохи на двух разных направлениях. Без тяжёлого оружия, запасов и обоза. И вместе с ней сразу же начнёт отход с того же рубежа на северо-восток потрёпанная, но вполне боеспособная 191-я стрелковая дивизия. Она встанет в оборону не на юго-западных подступах к Тихвину, как того требовала обстановка и где были нарыты позиции, а ходом пронижет город и почему-то уйдёт в леса далеко к северу от него. И только оттуда спустя двое суток попытается вернуться и по чистому полю с севера бесплодно контратаковать укрепившегося в городе врага.

По сути дела, войска, сбежав, просто панически расступились, открыв путь врагу на Тихвин. Вместо того, чтобы сосредоточить все силы и средства 4-й армии на подступах к важнейшей станции на артерии, питавшей Ленинград, биться насмерть, непрерывно контратаковать имеющимися силами, опираясь на большие запасы на станции и вливая в свои ряды тыловиков и пополнение, командование армии не предприняло практически ничего, чтобы хоть как-то удержать противника на подступах к Тихвину. Где же был командующий армией? У этого стратегического рубежа? Как бы не так. Командующий армией находился не у города, а в 110 км от него близ соседней железнодорожной линии в деревне Большие Тальцы на второстепенном направлении. Вместо того, чтобы лично держать в ежовых рукавицах управление обороной на подступах к ключевому городу, генерал-лейтенант Яковлев с задержкой отдавал лишь ни к чему не обязывающие по причине опоздания письменные приказы и распоряжения.

Немцы долго не могли поверить в отсутствие войск и обороны у города и целые сутки двигать вперёд основные силы не решались. Пускали в разведку к Тихвину по 2-3 танка и мотоциклистов. Предполагали опасность хитрых режущих ударов наших войск во фланг с севера и юга в окрестностях города. А их не было. Ни одного! Позиции были пусты, дорога не минирована и не перекопана, станция забита составами с военными грузами, а на станции и в городе – никогошеньки вплоть до того, что и бойцы полка НКВД вместе с тихвинским истребительным батальоном, городским и районным руководством убежали кто куда.

И никто не мог себе представить даже в страшном сне, что к вечеру 8 ноября стратегически важный, но пустой город, из которого сбежали все, кто только мог, а также большие запасы на переполненных путях станции захватят всего 30 человек солдат и 2 танка!!! Что к полудню 9 ноября в городе окажется всего 100 человек немцев и 12 танков, и что основные силы немецких 12-й танковой и 18-й моторизованной дивизий подтянутся в Тихвин лишь к 10 ноября. Что гибель от голода и холода сотен тысяч мирных граждан в Ленинграде после того, как их здоровье было подкошено ноябрьским перерывом в снабжении города, связана с бездеятельностью командующего 4-й армией генерал-лейтенанта Яковлева и паникой его подчинённых, в распоряжении которых было вполне достаточно сил и средств для удержания защитных рубежей юго-западнее Тихвина, тем более, что уже 12 ноября начала прибывать в состав армии отлично вооружённая забайкальская 65-я стрелковая дивизия численностью в 15000 обученных человек. Причины произошедшего стали понятны лишь позже. Но никто никакой ответственности за сдачу Тихвина и гибель сотен тысяч ленинградцев не понёс. Ни тогда, ни впоследствии…

Фуражкин прошёл к кухне, бойцы уже почти все поднялись. Замёрзли порядком. Кто растирался снегом, кто жался друг к другу и костру и ёжился от холода. При виде командира Полеонов подал команду:

- Рота, смирно!
- Вольно! Бойцы, просыпаемся, разминаемся, пьём чай, жуём сухари и собираемся к работе. Готовность 15 минут. Дневальным готовить завтрак, принести дрова, натаскать воды, разложить провиант по сутодачам на каждый приём горячей пищи. Надеюсь, запасов, как минимум, на 4 приёма должно хватить, включая новоприбывших. Сейчас, скорее всего, из обоза к нам придёт подкрепление, принесут довольствие на своих бойцов. Старшина, распределите людей по участкам, особое внимание участку Бирюкова. Нам нужно сделать завал, заминировать мост у деревни, мосток через ручей, заложить мины в большак, выкопать капониры для фугасов в холме, закончить траншею Бирюкова, поставить на болоте фугас и растяжки. Для подготовки к подрыву мостов и большака в помощники берите Малькова, Стенкового, Петрова, Кравцова и Цыбенко. Запрягайте лошадь с повозкой, погрузите туда боезапас и средства взрывания. Возьмите бухту провода и машинку. Завершение своего участка поручите Воронкову.
- Есть, товарищ лейтенант. Сколько взять боезапаса?
- С избытком, исходя из плана. Так сказать, развернёмся во всю мощь своей мысли. Товарищ Бирюков, пока идёт рытьё траншеи, заминируйте подходы к сопке на болоте. Первыми поставьте вдоль ручья штук 10 лимонок на растяжках. Это для нас будет сигнальная линия. Чтобы фриц затемно не попробовал тайно сунуться на позицию в обход. Потом на болоте два фугаса килограмм на 10 каждый, расстояние между ними не более 25-30 метров, оба на растяжки. Замаскируйте мхом. Ну, не мне вас учить. Также возьмите ещё лимонок штук 20-25 и поместите с растяжками справа и слева от фугасов на отдалении так, чтобы от фугасов они не сдетонировали. Нам нужно полностью перекрыть подход к сопке с болота. После этого на болото ни ногой. По оставшимся в живых фрицам ударим "Максимом" и винтовками. Всё поняли?
- Так точно.
- Давайте, товарищи, к чаю и за дело. Дневальные, готовьте завтрак.

Уставшие и не выспавшиеся бойцы вразвалочку рассыпались по участкам. Полеонов с помощниками нагрузил в подводу ящики с толом и прочее снаряжение. Лейтенант уже ждал их на дороге.

До моста через Раплю дошли быстро. Фуражкин ещё раз осмотрел конструкцию моста, промерил длину пролёта, оценил прочность его брёвен и балок, рассчитал заряд и понял, что для такого моста и одновременного подрыва танка не нужно половинить ящик с толом, а лучше всего заложить его полностью. Проверил малым омметром сопротивление электродетонатора и отрезка провода-двужильника для операции. Всё оказалось в норме. Приказал Полеонову готовить мост к подрыву, а сам ушёл в деревню в штаб полка.

Полк в Рапле, вернее, то, что от полка осталось, был в полной боевой готовности. Бойцы находились на позициях, хождения по улице лейтенант не заметил. Зашёл в штабную избу и доложил комиссару Гуторову о прибытии комполка и ходе работ на рубеже. Тот выслушал доклад и поинтересовался состоянием и настроением подчинённых. Фуражкин воодушевлённо рассказал ему свои впечатления:

- Работают как заведённые. Ни от кого не слышал не только нытья, а и даже каких-то смурных слов. Проняло их, товарищ батальонный комиссар, существо важного дела. Вы же знаете, у русского народа во главе всего справедливость стоит. Есть справедливость – поддержат всей душой. Нет её – замусолят. Так вот, уж не знаю, впервые или нет, но бойцы почуяли, что по самой высокой справедливости они на этом рубеже фрицам в мордасы-то набьют по самое не балуйся. За все свои прежние отступления. Кого в гроб вгонят, кого на воздух взметут, а кого просто покалечат до невозможности.
- Потому и вкалывают. Ты им слово своё сказал перед работой?
- Конечно.
- И сам к лопате приложился?
- Само собой, товарищ батальонный комиссар.
- Они же видят и слышат всё это. Ты по сути действовал не как командир, а как комиссар. Политический руководитель. В нашем деле слово значит иной раз больше, чем артснаряд. Воодушевлённые люди могут сделать невозможное. Питание организовали?
- Так точно, горячая пища 2 раза в сутки и постоянно у кухни кипяток и сухари.
- Молодец, вижу, всё у тебя справно. Жаль, что не в нашем полку состоишь. Доделай, товарищ Фуражкин, всё вовремя, чтобы враг хотя бы сутки через тебя не прошёл, а там к нам подмога поспеет. Не сегодня-завтра у нас тут будет бой. Как всё повернётся мы, конечно, не знаем, но ты имей в виду, что если нам придётся отступить от превосходящих сил, то ты должен пропустить всех до единого на тот берег.
- Так точно, товарищ батальонный комиссар. Подрывать будем только после того, как получим на то команду от товарища подполковника или от вас. Толкового человека на подрыв поставлю. Разрешите отбыть?
- Разрешаю.

По сути дела, пролёт моста представлял собой конструкцию из десятка переброшенных через реку весьма массивных брёвен, которые своими концами лежали в береговых нишах, укреплённых камнем. На брёвна в пазы были вставлены частые толстые балки-поперечины, а поверх них вдоль пролёта вплотную набит толстый брус. По краям вдоль моста укреплены отбойники из брёвен. Даже худосочные перила, и те были.

Полеонов с бойцами довольно долго кумекали, как им укрепить ящик тола под мостом. От укладки его в береговую опору отказались, дикий камень в основании был слишком массивен для того, чтобы выпростать его, суметь заложить заряд и замаскировать его так, чтобы фриц не заметил. Да и гарантии в том, что один ящик разрушит и опору, и мост, и танк угробит, не было. Сбегали к холму за ломом. С его помощью с трудом сняли с полотна несколько пролётных брусьев, первый из которых пришлось с конца расщепить и вырубить топором для облегчения подъёма остальных. Старшина выпростал из ящика с толом всю взрывчатку, а потом приложил пустой ящик к паре брусьев и стянул их гвоздями. Затем пилой-двуручкой бойцы отпилили куски поперечин снизу брусьев для вставки заряда. Подрубили топором и два массивных бревна основания пролёта, изъяв с их верхней части выемку под габариты ящика. Несколько раз опускали брусья с ящиком, примеряя его вхожесть в нишу. Как только она была готова, старшина аккуратно закрепил петлями гвоздей провод на брусе в сторону берега, а потом вложил толовые шашки обратно и пришил крышку ящика заранее согнутыми гвоздями, дабы не колотить по крышке топором. Продели провод в созданный проём моста, растянули его без натяга под мостом к опоре, завели между брёвен и камней, из-под моста, присыпав песком, вывели наружу в траву вдоль береговой опоры. Все вместе тихонько положили в полотно стянутую пару брусьев ящиком вниз, оставив проём. Полеонов соединил концы провода с жилами электродетонатора, свесился в проём и вставил взрыватель в патрон-боевик. Распёр его в шашке тонкой плоской щепкой. После этого бойцы уложили обратно все брусья и присыпали полотно песком для маскировки съёма. Молодые бойцы начали копать к укрытию мелкую канавку для вкладывания в неё линии. Наметили его примерно метрах в 100 от моста за бугорком. Мальков и Стенковой принялись там отрывать окопчик для поста подрыва.

А сам Полеонов понёсся, пригибаясь и оглядываясь, от бугра обочь дороги в сторону основного рубежа, выискивая мёртвые зоны обстрела от моста. Хорошо бы ещё живым вернуться после подрыва. "Не до жиру, быть бы живу, не до жиру, быть бы живу". Если не пробежаться по будущему пути отхода заранее, то фриц может скосить из пулемёта на доступном участке. Такие куски пути надо исключить. От бугра к бугру, от кочки к кочке Полеонов добежал до мостка. Опытным глазом и пробежкой выверил складки лесного массива для своего скрытного передвижения и ещё раз пробежался тем же манером обратно. "Кое-где придётся в открытую проскакивать, ну, да не впервой".

Вернулся Фуражкин. Залез под мост, визуально проверил закладку заряда и крепление проводов ("Молодец, старшина, лихо упрятал"), прошёлся по всей их длине вдоль канавки к посту подрыва. Тем временем по большаку, гарцуя на конях, вернулся командир полка с ординарцем.

- Смирно! – Полеонов заметил его первым.
- Вольно.

Соловьёв соскочил с коня:
- Тааак, покажи-ка, лейтенант, своё подрывное хозяйство.
- Пройдёмте под мост, товарищ подполковник.

Опасаясь скольжения по мёрзлой траве, оба командира спустились по откосу и залезли под мост. Туда же присоединился и Полеонов.

- Заложили сосредоточенный заряд весом 25 килограммов. Способ подрыва – электрический. Провод замаскировали и протянули в укрытие. Разрушим и пролёт, и частично опору.
- Хватит ящика?
- Так точно, товарищ подполковник. Сильно с гаком. Танк подскочит и рухнет вместе с мостом, мордой уткнётся в берег. Может на бок свалится. Получится первая пробка.
- Смотри, лейтенант. Главное – всех бойцов пропусти, если случится отходить. Только тогда рви.
- Товарищ подполковник, только по вашему приказу или по приказу товарища батальонного комиссара.
- Всё верно. Ну, и чтобы осечки не вышло. Это второе главное. Задержи гада здесь, хотя бы на пару часов.
- Разрешите, товарищ лейтенант? – Полеонов рвался высказаться.
- Разрешаю.
- Никуда он не денется, товарищ подполковник. Примем супостата в лучшем виде. С танцами и бубнами. Споткнётся об наше гостеприимство.
- Обещаете?
- Будьте спокойны. Сам снаряжал.
- Имейте в виду. Фриц первыми мотоциклистов пустит. Что с ними делать будете?

Фуражкин:
- Здесь пропустим. И дальше через мосток пропустим. А у завала милости просим на тот свет.

Соловьёв, смеясь:
- Ладно, бравые солдаты. Заканчивайте и держите ухо востро. Лейтенант, вечером пришлите донесение о ходе работ и схему основного рубежа.
- Слушаюсь, товарищ подполковник.

Следующим пунктом плана Фуражкина было минирование мостка через ручей. Тол на него также не пожалели, заложили полный ящик в 25 килограммов. С запасом для гарантированного вывода из строя и мостка, и танка, и прилегающего куска берега. Проверили сопротивления и, прикрыв мхом, протянули провод сбоку большака и по болоту к сопочке в то место, где уже работали топорами и пилами бойцы Воронкова. От бухты оставалось чуть меньше половины. "И на большак хватит".

Наметили к обрушению три кряжистых ели. К приходу лейтенанта прошли уже около половины толщины первого ствола. Фуражкин выбор елей одобрил. Падая, все три создадут непроходимый даже для танка завал. Его подкрепят минами в большак, так что шансов у фрицев быстро пройти его не будет никаких.

В это время со стороны Верхнего Заозерья послышался лязг. Что-то двигалось в сторону сапёров. Фуражкин приказал прекратить рубку и подпереть ствол ели выше выруба отрезком сваленной ранее берёзы. Через некоторое время из-за поворота показались 2 наших лёгких танка Т-26, на броне у них по 3-4 человека пехотинцев.

- Здорово, славяне! Где тут полк подполковника Соловьёва? – из башни первого вставшего танка вылез румяный боец в танковом комбинезоне и шлеме с очками. Лицо ещё чистое, видать, перед походом недавно умытое.
- Здравствуйте! Представьтесь, пожалуйста, - Фуражкин подошёл к бойцу.
- Младший лейтенант Горшков, командир танкового взвода 388-го танкбатальона. Приданы генералу Андрееву.
- Лейтенант Фуражкин, командир сапёрной роты 1009-го стрелкового полка. Куда следуете?
- Направлены в распоряжение подполковника Соловьёва на усиление. Со мной два взвода пехоты, гвардейцы генерала Андреева. В обозе вашем сказали, что полк в Рапле. Далеко до неё?
- До Рапли километра 2-2,5. Вовремя вы прибыли. Мы должны с минуты на минуту сделать завал. Как обстановка у гвардейцев?
- Давит фриц со всех сторон. Но мы хорошо закопались. На нас, чтобы сдёрнуть с места, целую дивизию навалить надо. Так что фрицу будет солоно.
- Это радует.
- Куревом не богаты, товарищ лейтенант?
- Папирос уже нет. Может быть, махорка у кого найдётся. Бойцы, есть кому поделиться с танкистами?

Из числа пехотинцев роты Осотова вышел коренастый солдат, достал неплотный кисет и ссыпал половину его в сомкнутые жмени мехвода, вылезшего из танка:

- Привет от пехоты, браток!
- Благодарность тебе от танков, папаша!

Из второго танка вылез совсем молоденький командир, обратился к Фуражкину:
- Товарищ лейтенант, здравия желаю! Младший лейтенант Астапов. А что про немцев известно?
- Здравия желаю! Немец идёт с танками от Заручевья. Вчера произвёл разведку Рапли. Скоро пойдёт на деревню. Как у вас с боезапасом?
- Полны коробочки. Подвоз нормальный. Вы только дорогу не минируйте.
- А вы уж сразу про обратный путь беспокоитесь?
- Ну, кто его знает, как дело повернётся. Задача у нас боевая, но в бою всякое бывает. Как прикажет подполковник Соловьёв.
- Учтём.

И, заметив, что за разговором наблюдают оба мехвода, добавил для всех существенное:
- Танкисты, смотрите сюда. Сейчас здесь лягут три ёлки. Друг на друга. Мы полностью перекроем большак. Пока вас не было, намеревались сухую часть вот этой сопочки перед стволами засеять противотанковыми минами. В Рапле тяжёлой техники до сего момента не оставалось. Все грузовики и повозки с обозом выведены, вы их видели. Но теперь появились две ваши единицы. Поэтому смотрите внимательно. Вот тут, тут и тут после боя в Рапле, если будет приказ на отход, можно пройти слева вокруг завала, если смотреть от деревни. Тут мин не будет, пока вы не пройдёте. Как только пройдёте, мы минируем. Всё понятно?
- Так точно.
- Впереди малый мост и мост побольше. Только по распоряжению комполка мы их взорвём. Это будет означать, что на том берегу наших уже не осталось. Проход ваших танков обратно будет являться сигналом к минированию завала.
- Всё понятно, товарищ лейтенант. Разрешите следовать дальше?
- Разрешаю. Удачи вам, ребята!

Танки дымно газанули и двинулись по большаку. Через 10 минут колонной подошли человек 50-60 солдат. Из головы её к Фуражкину подошёл немолодой младший лейтенант:

- Здравия желаю, товарищ лейтенант! Командир взвода 477-го гвардейского стрелкового полка гвардии младший лейтенант Ведющенко.
- Здравия желаю! Следуете в Раплю?
- Так точно. В распоряжение подполковника Соловьёва.
- Мы тут уже с танкистами поговорили. Если вам нужен привал, пройдите чуть подальше за мосток. Мы сейчас завал сделаем.
- Есть, товарищ лейтенант, - и неожиданно: - Будем жить!
- А как же. И вам того же.

Пехота проследовала к мостку и после него расположилась на бугре на привал.

Первая ель шумно легла по касательной к холму, свесив чуть меньше половины длины в обрыв. Вторая косым крестиком покрыла первую, а третья подкрепила их обе. Комель одного из стволов лёг на бруствер свежеотрытой ячейки. Завал вышел знатный.

- Бойцы, подрубите с обратной от противника стороны лапник и замаскируйте ячейки на сопочке. Товарищ Полеонов, приступайте к отрытию капонира в большаке, прямо у обрыва. Рассчитывайте на закладку минимум ящика в 25 килограммов. Способ взрывания – электрический с холма. Задача – при взрыве разбить гать, обрушить как минимум половину большака и создать непреодолимую дыру.
- Сделаем, товарищ командир.

Полеонов с молодыми бойцами приступил к копке ниши. Давалась она не просто. Годами смываемую перемычку перед войной добротно укрепили снизу гатью, скреплённую скобами, а сверху постелили булыжник и гравийную отсыпку. Где подкопать нужно было, где ломом продолбить, а где и топором поработать. Плюясь и чертыхаясь, бойцы сменяли друг друга и вылезали из ямы мокрые и уставшие, завачканные глиной. Рядом на большаке развели костёр для обогрева. Было дело, Кравцов из ниши чуть в обрыв не съехал, благо Цыбенко вовремя подхватил его, сползая, а того уже и Петров зацепил за руку. Так они цепочкой с помощью Стенкового и вылезли на полотно. С трудом закончили нишу для закладки ящика тола, уложили его, закрепили провода и потянули их по краю большака, присыпая грунтом, по-над обрывом к холму. Просунули под ёлками завала, прокопали желобок, заложили туда провод и на обратном скате холма завели в небольшую ячейку, накрыли отрезками пиленой берёзы. Вот оттуда и должен был своей машинкой либо Полеонов, либо Воронков взорвать большак. После того, как у завала расстреляют мотоциклистов и расправятся с первыми танками.

По окончании капонира расчёт Полеонова представлял из себя забавное зрелище. Спущенные уши пилоток до плеч, исключительно однородный слой рыжей грязи на каждом от головы до пят, ни единого чистого места – и горящие довольные глаза, глубоко запавшие от недоедания и тягот ломового солдатского труда. Бойцы Воронкова дружно крякнули здоровым хохотом над полеоновскими. Те поржали вместе со всеми ("Сами такие!"), а потом гуськом поковыляли к ручью мыться. Мало того, что грязные, так ещё и мокрые насквозь. Поснимали обмундирование и в одном исподнем кое-как смыли глину с шинелей и галифе, вычистили налипшую грязь с ботинок и обмоток, выжались и галопом, гогоча, понеслись в неуставном расхристанном виде кто кого быстрее к кухне и костру. Ржали все, кто видел эту картину.

Поближе к мостку Соломин с Камаевым поставили на болоте в шахматном порядке два ряда противотанковых мин. Также заминировали участки у мостка, прилегающие к нему слева и справа.

После этого дневальные созвали роту на завтрак. Народ умаялся. Почти у всех шинели и обувь сырые. Руки в мозолях. Холод. Бойцы жались к здоровенному костру, который дневальные развели после готовки. Места всем не хватало, менялись. От присевших рядом с костром помощников Полеонова и от него самого исходил густой пар с сохнущей грязной амуниции. Шинели рыжие, как ни мыли их, а глина отваливалась чешуйками.

На завтрак были пшённая каша с мясом, сухари, размороженная селёдка, чай да сахар. Дневальные наварили пожиже с добавкой, всем хватило наесться вволю. Скребли ложками по котелкам, выгребая варево до последней пшенинки. Несмотря на усталость, в воздухе витал бодрый солдатский юморок, время от времени вызывавший общий смех. То одного подначат, то другого.

Фуражкин не строил бойцов перед завтраком и не требовал доклада. Неуместность этого в данной ситуации читалась по состоянию людей. Они и так за сутки сделали то, что под силу в мирное время большему количеству людей дня за три. А сейчас надо обсохнуть и набраться сил. Работы по мелочам в остаток дня наберётся ещё изрядно. Лейтенант после осмотра всех участков работ уже знал, что почти всё готово, даже 80-метровая траншея пройдена вся. Помогли бойцы, дополнительно присланные от начпрода. Осталось немного, можно сказать – штрихи и доделки. Где бруствера укрепить, где стрелковые ячейки пуще замаскировать. Проверил отрытый окоп и обе щели на холме. Воронков прорыл их буквой Г, на дно положил отмостку из жердей, укрыл в два наката брёвен, сверху замостил утрамбованной глиной в локоть толщиной. Даже прямое попадание мины-"восьмидесятки" накаты не разворотит, бойцы уцелеют и продолжат бой. Глянул на холм снизу с большака, отошёл к мостку. Окоп на холме не виден, стрелковые бойницы замаскированы.

Ячейки у елового завала решил пока в траншею не соединять. Окоп всяко будет заметен, а ячейки за стволами ёлок и берёз мотоциклисты не увидят и подъедут к завалу. Там их и расстреляют из ячеек, вряд ли кто оттуда ноги унесёт. Дружный прицельный залп свалит всех. Для верности надо и "Максима" туда же за дерево поставить на время и замаскировать. Кого не снимут винтовки, того достанет станкач. В головной дозор немцы отправят не менее двух мотоциклов с колясками и пулемётами. Роте будет немалый прибавок в виде двух MG с боезапасом. А вот когда все наши пройдут и мотоциклистов снимем, тогда и ячейки в траншею можно будет соединить.

- Бойцы, управлялся ли кто из вас с немецким MG?

На несколько секунд повисла тишина. Вопрос Фуражкина стал внезапным.

- Было дело, ещё под Киришами. Взяли трофеем, - пехотинец из роты Осотова вызвался глухо и не сразу. – Справная машинка.
- Наладить сумеете?
- А чего ж не суметь?
- Как ваша фамилия?
- Красноармеец Иванущенко.
- Отлично. Ваша задача, товарищ Иванущенко, принять от противника новый трофей и подготовить его к стрельбе. Кроме того, вы должны научить и второго человека, который возьмёт второй пулемёт.
- А как их принять, товарищ лейтенант?
- В бою, товарищ Иванущенко. В бою. Отважно и геройски. Вы будете находиться у завала с другими товарищами. Как только мотоциклисты проедут мосток и подъедут к завалу, вам надлежит залпом приголубить их так, чтобы ни один из них больше не поднялся. В этом вам поможет наш "Максим". Потом пулемёты следует снять с колясок, достать весь боезапас для них и устроить их на позиции. Всё поняли?
- Так точно. Второй человек уже есть, тут он, Лазарев. Мы как раз с ним трофей под Киришами добыли.
- Вот и ладно. Так, бойцы, слушай мою команду. На обогрев и просушку всем даю ещё полчаса. Дневальные, поднесите дров впрок. Старшина, распределите смены. В первую смену назначьте тех, у кого наиболее сухое обмундирование и обувь. Им предстоит поработать на позиции. Вторую смену оставляйте сушиться один час и затем поспать 2 часа. Через 3 часа первая смена поменяется со второй. Сами-то как?
- Мокроват, товарищ лейтенант, но жить можно.

Полеонов лукавил. Гимнастёрка, галифе, исподнее, шинель, обувка и обмотки были мокрыми, а верхнее ещё и грязным, у мужика зуб на зуб не попадал. Но виду об этом старшина почти не подавал. Должность и опыт не позволяли ему дать слабину.

- Понятно. Сами пойдёте во вторую смену. И те, кто с вами заряды ставил, тоже.
- Товарищ лейтенант…
- Во вторую, старшина, во вторую. Повторяю - и свой расчёт тоже во вторую.
- Есть во вторую.

Молодые и самые мокрые Петров, Кравцов и Цыбенко почти вплотную молча сидели у костра на бревне. Настроение на нуле, обсохнуть хотя бы. Поевши каши с селёдкой, запив их сладким чаем, теперь самое время было поспать. Рязанские парни, привыкшие к несытной деревенской жизни, бойкие, не из робкого десятка, в окружении возрастных солдат сникли. Бравурность и оптимизм, с которым они пошли в армию, схлынули. Смерть гуляла рядом. Ощущение её было близким и трепетным. Но помимо неё на плечи и головы парней свалился нескончаемый и тяжеленный труд сапёра. Копать, копать, копать – только и приходилось на каждом участке фронта. Никто не вёл подсчёта кубометров вынутой земли. Но за всю свою недлинную жизнь они и в десять раз меньше в мирное время не выкопали. Приказ лейтенанта об отдыхе тут же взвёл парней на бодрый лад. Целых 3 часа можно не махать лопатами и не месить ногами жирную глину. 3 часа!

В роте имелись две малые подрывные машинки. Одну отдавали Полеонову для подрыва моста через Раплю, и он должен был доставить её обратно на основную позицию после использования. А вторую надо было расположить в будущем окопе у завала для подрыва мостка. Провода к нему проложили по болоту вдоль большака и забросали мхом.

Оставалась ещё одна неисполненная задача - вырыть капонир в холме для его финального обрушения на большак. По всем наставлениям такой капонир нужно было рыть горизонтально подкопом длиной метра в 3, поставить крепь в штреке, заложить заряд не менее двух ящиков, вывести наружу провод, а потом забутовать штрек. Для уставших и почти не спавших бойцов этот метод был явно выше их сил, и потому Фуражкин приказал меняться при отрывке через каждые 5 минут махания кайлом, ломами и лопатами. Ёлки в завале отлично скрывали капонир. Проходка шла небыстро, попадались камни, которые выковыривали и складывали в сторону для использования в забутовке. На подмогу подоспела поспавшая вторая смена с молодыми бойцами. Дело пошло шибче. Матерясь и чертыхаясь, бойцы часов за пять одолели горизонтальный капонир в полтора метра высотой, длиной метра в два с половиной и шириной в полтора. Намаялись с ним – словами не описать. Вложили в нишу горизонтально два ящика тола друг на друга, загодя перевязав их между собой сапёрным проводом. Распёрли их об стенки и верх ниши берёзовыми чурками и клиньями. Ненашев вполз в капонир, отломал планку с крышки верхнего ящика. Под отверстием патрона-боевика подставил чурку. Трубы в наличии не было, для вывода провода заранее выдолбили топорами в трёхметровом отрезке берёзы глубокую канавку. Отрезок завели в нишу, положили на чурку и упёрли в ящик, под отрезок понаставили чурок по всей длине, притянули гвоздями. Ненашев аккуратно вложил провод в канавку, заделал липкой глиной весь проём бревна по длине канавки, а после вставил взрыватель в патрон-боевик. И только потом стали постепенно и осторожно накидывать и трамбовать грунт, окружая ящики и отрезки берёзы по всему объёму капонира. Прорыв в глине канавку, провод в бухте отвели в довольно глубокую ячейку на обратном склоне холма. Этот заряд – для самого последнего взрыва на рубеже. Из ячейки провод достаточно забрать и растянуть после боя на безопасную длину при отходе. А уж потом и рвать холм. С последним "приветом" Гитлеру на этой позиции!

Пока копали капонир в холме, Фуражкин проверил траншею Бирюкова. Грунт от неё раскинули тонким слоем в тыл, чтобы не демаскировал. Натащили выкопанных с корнями мелких кустов и посадили их в ямки перед брустверами. К корням кустов привязали куски провода для оттаскивания их с мест и открытия секторов обстрела. Бруствера и ямки с кустами присыпали жухлыми листьями и снегом. Для "Максима" вырыли широкую огневую точку. В стенке окопа соорудили нишу, где "Максиму" предстояло прятаться до начала пехотной атаки немцев. Как только наблюдатель заметит фрицев на болоте, "Максим" поднимут к уступу огневой точки и выставят для стрельбы. В окопе не обошлось без воды. Бирюков и тут не сплоховал. Нарубили стволов тонких берёз и устлали ими днище повдоль всей траншеи.

На болоте заложили два фугаса и целый рассадник лимонок вдоль ручья и вокруг фугасов. Позиция стала неприступной для пехоты. Во всяком случае одну-две атаки точно можно отбить, а там и ночь настанет, больше за день фрицы не сунутся.

- Молодец, товарищ Бирюков. Прошу назвать отличившихся.
- А некого называть, товарищ лейтенант.
- Как это – некого? Нет отличившихся?
- Наверное, не так сказал. Звиняюсь. Некого особо выделить. Все дюже старались. Потому и отличились все. Нам здорово бойцы с обоза подсобили. Если бы не они, мы не успели бы, из сил выбились. А так закончили в срок. Вы ведь, бойцы бают, "Максима" заберёте?
- Благодарю за службу! – и пожал натруженную руку Бирюкова. - "Максима" заберём, на время.
- А нам как же без него?

Фуражкин засмеялся, всё ещё пожимая руку, и доверительно тронул Бирюкова за плечо левой рукой:
- Вернём, Исай Андреич, не печальтесь, всё вернём к вам в целости. Вот у завала фрица отобьём, прибавок с них в виде MG получим – и вернём. Будет чем вам биться.

Канонада на востоке стихла. Не беспокоили и с запада. В Рапле тоже всё было спокойно. "Того и гляди, что жди беды" - подумал Фуражкин.

"Максим" перенесли к завалу. Фуражкин ещё раз с Полеоновым, Бирюковым и Воронковым обошёл весь рубеж. Просмотрели подходы. Дал указание бойцам набрать в брезенты песка с раскопов, отдельно снега и листьев и засыпать ими все следы, оставленные у мостка и на большаке в размокшем за день полотне. Приказал бойцам засесть в ячейки у дороги и в траншею на холме, повысовываться из них с оружием. Проверили – виден ли "Максим" за маскировкой у завала. Конечно, когда с рубежа начнётся стрельба, враг их заметит и сможет пристреляться, но в самом первом броске к позиции враг их увидеть не должен. Первым залпом из ячеек будут уничтожены мотоциклисты, вторым залпом с холма накроют тех, кто попытается вызволить танк после подрыва у мостка, и сам экипаж танка. Позицию немцы обстреляют танковыми пушками и чуть позже миномётами. Дальше многое будет зависеть от солдатской удачи и слаженности действий по подрыву большака и отражению пехотной атаки. Лишь бы провода не перебили раньше времени гусеницами и разрывами мин. Они проложены в обочинах, в местах для танков недоступных, но кто знает, что случится в бою? От дурака никто не застрахован.

Подошла ночь. Дневальные сготовили ужин и созвали бойцов. Неизменная селёдка теперь была подкреплена гречневой кашей с мясом, небольшим количеством настоящего сливочного масла, варёной картошкой в мундирах, буханками подмёрзшего хлеба и чаем. Начпрод выдал с утра для питания своих бойцов и гречку, и масло, и хлеб.

"Вот почему так? Почему им выдали и масло, и хлеб?". Почему бойцам Фуражкина вчера начпрод ничего этого не дал? Фуражкинские бойцы что – чужие? Не такие же бойцы Красной Армии? Эти справедливые вопросы ответа не имели, ибо были общим местническим явлением.

Все эти дурацкие "причуды" интендантов Красной Армии Фуражкин не воспринимал напрочь. Считал их наравне с преступлением. До чего докатились! "Своих" можем подкормить чем богаты и как хотим, а "другим" по остатку наличия. Каких-таких "своих"? Что это за "свои"? А все остальные бойцы – не свои? Конечно, и в русской армии на первой мировой войне среди снабженцев нередко проскакивало подобное местническое отношение, но резкого деления на "своих и чужих" не было, оно, вдруг проявляясь, рубилось офицерами под корень. Фуражкин тогда и сам был фельдфебелем, по-нынешнему – старшиной, уж он-то знал и видел подноготную снабжения в полной мере. И мог оценить разницу. А разница имелась солидная. Случись получать в Красной Армии провиант, вооружение, боеприпасы, амуницию не у "своего" снабженца, как тут же появлялся риск всучения тебе чего-либо негодного, либо второй и третьей категории носки, либо подпорченных продуктов. Стволы могли быть кривыми, патроны не в цинках, а россыпью, подмятые или с промокшим порохом и капсюлями, гранаты без запалов, обмундирование с убитых, сухари с плесенью, а пулемёт с изношенным затвором. И это при том, что на складе чаще всего в достатке имелось вполне целое и годное, а то и новое. Одно дело делаем, за одну страну воюем. Имущество не твоё, - государственное, не от сердца отрываешь. Отдай! Коль приказ есть – исполни его и выдай, что положено. Что ж ты своих подставляешь, а где-то и гробишь? Вместо сотворения акта о негодном имуществе, рапорта по инстанции, переправки испорченного на тыловые склады с последующей заменой годным, многие снабженцы ухитрялись осуществлять замену путём выдачи негодного имущества в войска. Пусть уж лучше войска спишут. Потом составляли заявку на получение нового и отправляли её наверх. Такая была логика у многих интендантов, дальше тыловых складов на фронте и не бывавших. Паскудная логика, надо сказать. Ведь то, что бойцам приходилось своими жизнями оплачивать такую "логику" на передовой, было сколь очевидно, столь и недоступно для понимания частью интендантского состава. В окопы бы их на недельку-другую, то-то очухались бы да работать усерднее стали. Если б живыми остались…

Бойцы поужинали на славу. Если повспоминать, то так сытно и вволю народ не ел уже очень давно.

Послышался баритонистый голос песни. Сначала в один, потом в два, три, пять голосов "Степь да степь кругом" завладела солдатским коллективом, и строчки про "За-а-мерзал ямщик" подпевали уже хором. Не думал Алексей Воронков, что кто-то подтянет за ним ставший народным текст "Ямщика", но слова так точно легли на нынешнее состояние подмерзающих бойцов, что никто не замечал слов про отсутствующую степь в окружающем бойцов заснеженном лесу ленинградской глухомани:

Степь да степь кругом, путь далёк лежит,
В той степи глухой замерзал ямщик.
И набравшись сил, чуя смертный час,
Он товарищу отдавал наказ.

Ты, товарищ мой, не попомни зла,
Здесь в степи глухой схорони меня.
А коней моих сведи к батюшке,
Передай поклон родной матушке.

А жене скажи слово прощальное,
Передай кольцо обручальное.
Да скажи ты ей, что я в степи замёрз
И любовь её я с собой унёс.

Степь да степь кругом, путь далёк лежит,
В той степи глухой замерзал ямщик.

Прорезался и чей-то голосистый тенорок. Фуражкин высмотрел того бойца, и оказался он из пехоты лейтенанта Осотова. "Талант, однако".

Песня затихла, лишь потрескивали дрова в костре.
- Чего замолчали?
- А слова все вышли, товарищ лейтенант.
- Песня хорошая, а пободрее кто что знает?

И тут выступил мальчишка Кравцов. Вскочил, ещё не просохший, у костра, и как начал поддавать, притопывая в такт хлюпающим ботинком на босу ногу:

Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.

Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
"Братский союз и свобода" -
Вот наш девиз боевой!

Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил;
Чёрные дни миновали,
Час искупленья пробил.

Время за дело приняться.
В бой поспешим поскорей,
Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей?

Всё, чем держатся их троны, -
Дело рабочей руки...
Сами набьём мы патроны,
К ружьям привинтим штыки.

С верой святой в наше дело,
Дружно сомкнувши ряды,
В битву мы выступим смело
С игом проклятой нужды.

Свергнем могучей рукою
Гнёт роковой навсегда.
И водрузим над землёю
Красное знамя труда.

Его поначалу поддержали не все, но добрая половина бойцов. Для тех, кто помоложе, эта песня была революционным маршем, на фоне череды которых, исполняемых повсеместно, прошли их детство и юность. И потому молодое поколение слаженно и чётко отбарабанило слова куплетов, войдя в раж ритма. А для тех, кто постарше за сорок, этот же марш был связан с обрушением своего государства, в котором они родились – Российской империи, и ломкой всех его начал. И они почти все помалкивали, но не противились молодым, не обрывали и не расходились. Ватагу сильно уставших людей захватил бодрый настрой, на время соединивший каждого из приунылой тяжкой натруженности в слаженный нерв воинского коллектива.

Фуражкин вдруг понял, что столь разношёрстная компания за несколько минут благодаря всего-навсего двум песням почти оформилась в боевое подразделение, которому помимо трудовых задач в тылу можно ставить и сложную боевую задачу на передке. И оно уже вполне способно её выполнить, одолев ускоренное строительство фортификации и спаявшись простым смыслом слов русских песен. И если первая из них была как дань текущим условиям, когда холод, недоедание и стынущая амуниция в дополнение к адской работе прям-таки взывали внутри каждого "да когда же всё это кончится?", то другая махом взнуздала всех, ритмичным маршем заставив поверить в себя и товарищей. Последний куплет пели уже все, и даже Фуражкин. Народ явно приободрился, несмотря на падающий снег и нарастающий морозец. Никакой велеречивый политрук не смог бы так поднять воинский дух, без которого бойцам и командирам в бою не победить. Но окончательную спайку даст всё-таки только первый бой с врагом. Для бывалого Фуражкина это было так же очевидно.

Лейтенант ещё засветло начал набрасывать донесение в штаб полка и схему позиции. Оставалось лишь закончить документ по форме и расписаться. В сумерках дописал крайние строки. Политрука у него не было, потому и подпись одна. Второпях кривовато и уже впотьмах составил второй экземпляр. Позвал Береславского:
- Товарищ Береславский, вручаю вам донесение для командира полка подполковника Соловьёва. Вместе с красноармейцем Рокотиным приказываю доставить по назначению и вручить лично в руки. На втором экземпляре командир или начальник штаба должны поставить подпись и время приёма. Второй экземпляр с подписью командования вы должны вернуть мне. Всё поняли?
- Так точно, товарищ лейтенант. Будет исполнено.
- В путь, одна нога здесь, другая там. Стоп! Почему без винтовок?
- Так это…
- Немедленно взять с собой оружие. Головы садовые, вы ж во фронтовой полосе, враг близко.

Бойцы конфузливо глянули друг на друга ("Чего не подсказал?"), сбегали к кухне, забрали свои винтовки из пирамидки и ушли по подмерзающей дороге в Раплю.

Морозец набирал градусы. Фуражкин приказал всем разобрать своё оружие и почистить его у костров.

- Товарищ Полеонов, сколько у нас гранат? Лимонки все израсходовали?
- Никак нет. Сейчас всё посчитаю.
- Набейте полными диски ППШ и мне дайте тэтэшных патронов россыпью. Товарищ Бирюков, проверьте у "Максима" укладку лент в коробках.

Полеонов прошёлся по бойцам, порылся в повозках, в вещмешках:
- Примерно пополам эргэдэшек и лимонок, а всего 43 штуки.
- Маловато. Товарищ Воронков, сейчас составлю записку, возьмите пару сидоров, сходите с Ненашевым в обоз и узнайте про наличие гранат. Раздобудьте хотя бы какое-нибудь количество.

Фуражкин составил записку и вручил Воронкову:
- И винтовки с собой не забудьте. Товарищи бойцы из обоза, стройся!

- Товарищи красноармейцы! От лица командования благодарю вас за проделанную работу! Вы здорово помогли не только нам, а и всему полку. О вашем вкладе доложено командованию. А сейчас вам надлежит убыть к месту расположения обоза и поступить в распоряжение начальника продслужбы. С вами пойдут красноармейцы Воронков и Ненашев с заданием. Соберите винтовки, заберите ломы, кайло, лопаты и в добрый путь.
- Служим трудовому народу! – гулко взнеслось по лесу.

Сапёры и пехота даже похлопали мужикам и полезли обниматься на прощание. Натужная рабочая лямка, в которую за день впряглись все, сплотила людей всего за несколько часов.

Вернулись Береславский и Рокотин:
- Товарищ лейтенант, мы прибыли.
- Второй экземпляр принесли?
- Так точно, подписал начальник штаба, тоже лейтенант.
- Хорошо, отдыхайте.

Так, значит, схема рубежа у командира полка есть. Глядишь, подкинет людей и оружия в оборону. 37 бойцов на позиции длиной в 250 метров – по любому маловато. А если не сможет дать? Придётся биться с теми, кто есть.

После проведённых изнуряющих работ Фуражкин уверился и в приданных бойцах из роты Осотова. Те достойно провели ночь и день и вкалывали на равных с сапёрами. Повезло лейтенанту с личным составом, чего тут говорить. Не случилось ни одной паршивой "овцы", ни одного антигероя, могшего взбаламутить бойцов на фоне ломового вкалывания, чему лейтенант, по правде сказать, был немало удивлён, - уж он-то за 3 войны повидал всяких. Осилили громадный объём работ. Теперь предстояло дать бой и не осрамиться. Была немалая надежда на будущие трофейные MG и боезапас в мотоциклах. Вряд ли фрицы двинут разведку вперёд всего с парой барабанов боекомплекта в колясках.

И да, нужно не забыть совершить последний штрих перед решающими событиями:
- Товарищ Полеонов, знаю, что вы ничего не забываете. Но всё-таки повторю этот приказ дважды. Сейчас и когда вернётся Воронков. Приказ следующий. Единственное танкоопасное место, которое мы не преградили, осталось перед ячейками на сопочке у большака. После того, как в том месте примем мотоциклистов, ячейки нужно соединить окопом. Если вдруг ненароком танк противника доберётся до завала, то что он сделает?
- Ммм, пойдёт по сухому месту через окоп и лес в обход завала.
- Правильно мыслите. Вот его нам и надо заминировать, но только после прохода наших танков и личного состава полка, случись у него отход. Сколько противотанковых мин осталось?
- Не более десятка.
- Приготовьте мины и сложите в одну из ячеек у завала, накройте плащ-палаткой. Вот вам мой фонарь, займитесь. Воронкову задачу поставлю лично.

Часть бойцов была сморена усталостью и втихую без разрешения залегла под навесом и на настилах. Фуражкин решил никого будить, а остальным вполголоса дал команду отбиваться на сон. В караул назначил Кожевникова и Сулейманова. Те целый день обихаживали лошадей и повозки, собирали дрова, носили воду, было дело, покимарили, и теперь среди всех остальных выглядели живчиками. К утру их нужно поменять. На кого? Тут он вспомнил про давеча провинившихся на посту Береславского и Рокотина. Самое время им свой промах выправлять:

- Не заснёте, как позавчера?
- Никак нет, товарищ командир, урок впитали.
- Надеюсь на вас, товарищи бойцы. Все нонче устали, потому на вас большая ответственность. Сейчас ложитесь спать, старшина вас через 4 часа разбудит. Вам стоять до утра, утром возможен бой. Как только где начнётся – сразу всех в ружьё.
- Есть.

Воронков с Ненашевым принесли по полсидора лимонок каждый:
- Товарищ лейтенант, а запалов дали не на все.
- Почему?
- Нет у них. Гранаты есть, запалов нет.
- Отдайте старшине. Товарищ Воронков, вам надлежит после того, как пройдут танки и бойцы полка через завал, заминировать предполье перед ячейками на сопочке в стык с завалом. Это единственное не заминированное место у нас осталось. Запомните?
- Так точно.
- И после того, как уничтожим мотоциклистов, тамошние ячейки нужно соединить в окоп и замаскировать. О данном приказании знает и старшина. На всякий случай я приказ продублировал и ему. Мины уже в ячейке у завала. В бою всякое бывает, поэтому важно, чтобы об этом помнили двое. Сейчас определяйтесь спать.

Присел к костру. Бойцы провалились в сон как в пропасть. Кожевников посматривал, чтоб ни у кого нога или шинель не влезли в кострища, да подкладывал дров. Сулейманов сидел тут же, чистил чужое оружие ствол за стволом, кипятил воду и что-то бубнил на своём. Так он за смену вычистил все винтовки и автоматы, что были при бойцах.

Кожевников:
- Товарищ лейтенант, ложились бы. Я вам справил лапника у ёлки.
- Да, пора. Вот только ноги сначала просушу.

Фуражкин весь день ходил, не снимая сапог. Портянки внутри сжались по форме ноги, заполнив пустоты, и вместе с ними сапоги сидели как влитые, не теснили и не болтались. Но конденсат от ног неизбежно сделал их влажными. Если в таком состоянии лечь спать, даже у костра, то и при малом минусе есть риск отморозить обе ступни. Профилактика и самосбережение в военном быту – первое дело, о котором не должен забывать ни один солдат. Если о себе не позаботишься в меру возможности, не скупясь по времени даже в ущерб сну и пока позволяет ситуация, то боевая обстановка может не дать это сделать и день, и два, и более. А вдруг марш на десятки километров? Тогда с мокрыми ногами хана, сотрёшь в кровь на первых отрезках пути.

Вообще Фуражкин портянки воспринимал чуть ли не как одно из удачнейших изобретений русского народа наряду с платком и шинелью. Любой из этих предметов был универсален, прост и многолик. Снял, встряхнул, просушил, одел – и вновь готов к труду и обороне. Вместо штатных фланелевых портянок можно использовать любую ткань по размеру, кроме брезента и мешковины, конечно. Воткнул две палки у костра, расправил, 15-20 минут жаркого дыхания огня, и вновь можно одевать. Никакие носки с ними не сравнятся в применимости. Носок всегда сползает сначала к щиколотке, а потом и под пятку. Стирание кожи рано или поздно обеспечено. Правильно посаженная на ногу портянка никогда ногу не сотрёт, даже если подожмётся к подъёму и заднику сапога. Наука нехитрая, а польза налицо.

Лейтенант погрел и снятые сапоги с портянками, и разопревшие ноги. Чего уж говорить, организм ему достался везучий. На исходе пятого десятка лет жизни он ему не переставал удивляться. Везучий – это не только от слова "повезти" по судьбе, а и от того, что организм его "везёт" на себе много. Папа и мама, да предки деды в том постарались, дав ему по преемству выносливую плоть и костяк. Себя блюли и его вырастили в крепости и теле, не знающем хандры. Наследственность сильных родов проявилась и в детях Фуражкина. На дородных хлебах, свежей муке, кашах, чистой воде, настоях трав, фруктах, овощах, ягодах, пчелином мёде, почти без соли и без всяких южных пряностей коротали свои века все его предки. Мяса почти не ели, заменяли больше волжской рыбкой во всех видах, молоко вкушали не часто и то - давали только детям в младенчестве, когда уже из мамкиной титьки им вдруг не хватало. Как временный заменитель. Коров в селе держали мало. Связано это было не только с царскими налогами и необходимостью иметь земельные наделы для пастбищ и покосов, но и в основном с тем, что не было в родах, проживавших в волжском селе у Камышина, хлипких детей и худосочных женщин. Те выкармливали новорожденных долго, отдавая им свою стать и наполняя здоровьем. Не все вырастали, немалая детская смертность не обходила стороной и фуражкинский род. Всё как у всех. И потому бабы рожали приплод с частотой в 2-3 года раз. Большинство выживало. Мама Фуражкина родила семерых. Подросшие дети две трети года бегали босыми в одних портках и после 3-4 лет почти не болели. Потому особой необходимости в дойных коровах и молоке не было. Вот быки - да. На быках пахали и возили грузы поближе. Лошади были для разъездов подальше. В казаках родня не состояла, потому владение лошадью было не обязанностью, а хозяйственной необходимостью. В дореволюционном реестре в волости Фуражкины так и были записаны - "хлебопашцы". Земля в надел досталась им не самая лучшая, жили своим трудом, потому небогато.

Лейтенант давно оторвался от родных пенатов. Сначала на заработки в город подался – Камышин, а позже и Царицын. То в подмастерьях, то в депо, то на купеческих баржах. Мировая война сковырнула его со стройки, где он был уже десятником. Унтер-офицерское звание на фронте заслужил быстро, за два года, а потом из-за потерь в личном составе поднялся и до фельдфебеля. Войны в званиях поднимают резво. Вон как нонче младшие лейтенанты нередко батальонами командуют. И ладно, что звание небольшое, лишь бы ума хватало на это непростое дело. А то присылают пацанов-лейтенантов после училища, 20 лет от роду, зелёные совсем. 3-4 атаки и от комбата, командиров рот и командиров взводов в батальоне остаётся вот такой "желторотик". Кого ставить на батальон, если в резерве даже у командира дивизии нет опытных строевиков, и отдел кадров армии не шлёт? Поднимают молодого лейтенанта в должности, назначают приказом по дивизии – и вперёд, воюй. На роты ставят старшин, на взводы сержантов, а то и рядовой состав, т.е. обычных красноармейцев. Выплачивают им, солдатам, командирские оклады содержания, а это от 600 рублей и выше. А ему, "зелёному" комбату, 900 и более рублей. Бывало, что красноармейцы на должностях, уцелев в боях, потом попадали на армейские курсы младших лейтенантов и возвращались уже в полк при соответствующем звании. Но большинство гибло или выбывало по ранению за следующие 2-4 недели. Следом присылали или назначали новых…

- А давай-ка, Иван Степаныч, погреем землю у ёлки. Хоть немного тепла соберём.
- Будет сделано, это мы мигом.

Кожевников убрал лапник, набросал кучу хвороста под ёлку в нишу между выступающими корнями, срубил обвисающие ветки, на лопате принёс с костра углей и быстро зажёг всю кучу. Кострик горел минут 20, после чего угли от него вернули обратно, еловым веником промели место розжига, а поверх уложили толстый слой лапника. На том Фуражкин и упокоился под дополнительной шинелью, свою не снимая. Сон был глубоким, не снилось ничего, усталость погрузила сознание на самое дно естества.

Игорь Иванович Ивлев. Повесть "Последний решительный". Часть 5. 8 ноября 1941 г.

Последний решительный. Часть 5. 8 ноября 1941 года.

Последний решительный. Часть 5.
8 ноября 1941 года.