Игорь Иванович Ивлев. Повесть "Последний решительный". Часть 3. 6 ноября 1941 г.

К утру прошли немного, но сумели выйти к вновь построенной одноколейной железной дороге, что проходила чуть севернее Клинцов и Острова. "Железки" этой на карте не было. Чудеса в стране советской, да и только! Устарела карта 1937 года. Решили продолжать движение. Пока сумерки, двинулись вдоль полотна по натоптанной строительной грунтовке на юго-запад, но теперь получалось, что шли чуть ли не в обратном направлении. Другого пути не было. На северо-востоке были немцы.

Ещё издали увидели поднимающийся дым, а вслед и цепь теплушек, стоящих на пути. Фуражкин приказал подать лошадей в лес, а сам встал у крайней к полотну ели, вглядываясь в бинокль в сумеречную даль и ожидая разведчиков. Вскоре вернулись почти бегом Воронков с Ненашевым. Долго не могли отдышаться, виновато тупя долу глаза и чуть ли не причитая оба:
- Там… Там…
- Да что там, говорите яснее.
- Фух, товарищ лейтенант. Наши. Там наши. Побитые. Много побитых. Уйма. В общем там бойня, - выпалил Воронков.
- По порядку, товарищ Воронков. Что вы увидели?
- Стоят 7 вагонов, два из них уже сгорели, дым от них. Паровоза нет. Повсюду трупы наших бойцов, и в вагонах, и на рельсах, и в кустах. Часть сгорела. Все пострелянные, оружия ни у кого нет. Почти без касок, лопаты не у всех. Шинели, гимнастёрки, галифе и ботинки новые.
- Немцы есть?
- Мы не видели. Похоже, что нет. Да, там в одном вагоне пулемёт "Максим" стоит.
- Это не рапорт бойца-разведчика Красной Армии. Извольте точно доложить – есть противник или нет?
- Нет, товарищ лейтенант. Противника нигде не видно.
- Товарищ Полеонов, берите Петрова и дуйте к вагонам. Осмотритесь внимательно. Ваша задача убедиться в том, что фрицев нет и что мы можем пройти с повозками. Следуйте вдоль дороги по лесу справа.
- Есть, товарищ командир.
- Повозки убрать глубже в лес, замаскировать. Следы входа замести. Лошадей не распрягать.

Понемногу снежило. "Снег наш самый худший попутчик", - подумал Фуражкин. – "Только его нам не хватало".
Действительно, на свежем снегу всё становилось на виду – и следы, и колейность от повозок. Так далеко не уйти, если фриц рядом.
- Товарищи Мальков, Стенковой, в караул, смена через час. Остальным отдыхать.

Фуражкин даже не прикорнул, ждал разведку обратно. Почти через час вернулись Полеонов с Петровым:
- Товарищ лейтенант, фрицев нет, можно пройти, там дальше грунтовка налево в лес уходит.
- Что у вагонов?
- Воронков доложил правильно – там настоящая бойня. Постреляли наших из пулемётов и миномётов, справа и слева от полотна мы нашли горы стреляных гильз, свежие, их ещё патина не взяла. И кучи пустых миномётных ящиков. Фрицы, видать, в засаде были, а наши в составе ехали. Фрицы, наверное, начали лупить из миномётов по составу, наши высыпали из теплушек, а их кинжально с малого расстояния пулемётами как косой положили. Наши кто куда от вагонов по кустам, а их и там достали. Небось сейчас по лесу кучками остатки бродят, не знают, что делать. В третьем вагоне стоит наш пулемёт "Максим", есть коробки с лентами, расстрелял немного, пулемётчики убитые. Хорошо бы забрать, новенький совсем.

Фуражкин понимал, что промедление может стоить его роте очень дорого. И здесь уже оказались германцы. Скорее всего, передовая часть противника дублировала прорыв на Тихвин и следовала по почти параллельной большаку "железке", не встречая сопротивления. Ни о чём не подозревая, ей навстречу прошёл наш состав то ли с безоружным пополнением, то ли ещё с кем, посланным командованием к передовой в день, когда фрицы совершили прорыв, а в наших штабах о том прознать ещё не успели. Немцы встретили состав огнём и положили маршевиков навечно. Вот такая она, сука-война от навалившейся Европы, смерть высевает налево-направо, только успевай не подвернуться!

И, хотя все очень устали после ночного марша, Фуражкин отдал команду на подъём. Нужно успеть проскочить место боя и свернуть в лес, пока к этому месту не подошла вторая волна противника и его тылы. А они могут быть с минуты на минуту, день уже вошёл в свои права.

Теперь вперёд в головной заставе пошли Мальков и Стенковой. Колонна вытянулась из леса и бодрым темпом двинулась по грунтовке вдоль пути. Дошли до теплушек. Мальков со Стенковым стояли у дальней сгоревшей теплушки в ожидании колонны, отчуждённо смотрели в сторону, посасывая самокрутки.

Лошади встали, пофыркивая. Повозки перестали скрипеть, люди ошеломлённо молчали. Всяк замер.

Вселенский Ужас царил на поле боя. Потрескивание догорающих вагонов каждым шорохом усиливало жуть печальной картины. Низко стелящийся дым обволакивал землю и тех, кого она на себя приняла. Такого количества убитых в одном месте ещё не довелось видеть никому из роты. Особенно много их было у первых трёх вагонов, два из которых догорали. Трупы уже окоченели и были припорошены снегом. Медленно падающие хлопья заносили тонким слоем застывшие лица сражённых. Кто-то из них успел закрыть глаза, кто-то стеклянным немигающим взглядом продолжал цепляться за этот Мiр. Лютую и неожиданную смерть приняли наши, судя по лицам, сплошь русские сыновья и отцы, не успевшие по-настоящему повоевать ни минуты. В некоторых местах трупы лежали друг на друге по 3-4 человека, кровища лужами устлала землю там и сям. Безоружные люди попрыгали из дверей и разбегались от вагонов кто куда мог. Ни винтовок, ни гранат. Лишь двое пулемётчиков попытались ответить противнику огнём, но, не расстреляв и ленты, были убиты прямо в теплушке.

Несколько сапёров не сдержались и крестились, не скрывая своего потрясения.

Фуражкин первым очнулся от кровавого зрелища:
- Так, мужики. Очевидно, бойня случилась вчера, когда мы были на днёвке. Старшина, выставьте одного дозорного с "Дегтярёвым" вперёд по "железке" на 300 метров, вместе с Петровым оприходуйте "Максима", соберите всё что есть на него – и патроны, и ЗИП. Остальные - осмотрите вагоны. Если есть оружие, патроны, продовольствие, шинели, обувь, то вынимайте и несите к повозкам. Аллюром, товарищи, враг близко. После вагонов проверьте убитых, есть ли живые. Выньте медальоны и документы. Если есть – забирайте.

Полеонов забрал ППШ у Стенкового, вручил ему пулемёт Дегтярёва и отправил его вперёд по железной дороге с задачей наблюдать и, чуть что, подать сигнал стрельбой из пулемёта по противнику, если тот будет следовать по "железке". Фуражкин засёк время, на всё про всё он отвёл 20 минут, дальше медлить было нельзя.

Погибших бойцов пришлось за руки да за ноги сдвигать с грунтовки в сторону, давая проход лошадям и повозкам. Бойцы сноровисто обшарили вагоны, принесли два мешка сухарей, концентраты, ящик тушёнки, ворох новых шинелей, пару связок новых ботинок, ящик с цинками патронов, а потом начали проверять убитых, ощупывая кармашки у поясов и нагрудники в поисках медальонов. "Максим" погрузили в одну из повозок, при нём оказалось 5 коробок лент. Солидный привес этот "Максим", с ним да с "Дегтярёвым", ППШ, минами, толом и винтовками нешуточный бой можно дать, случись удобный расклад. Даже столь малым составом. Только артиллерии не хватает, хотя бы миномёта.

- Товарищ лейтенант, там в заднем вагоне мешок противотанковых гранат лежит. Брать?
- Запалы к ним есть?
- Так точно, в коробочках в мешке.
- Забирайте. Гранатам тоже дело найдётся. Так, заканчиваем.
К Фуражкину подбежал Полеонов:
- Товарищ лейтенант, мы не всех убитых осмотрели. У многих есть медальоны, надо бы собрать. Прикажите продолжить.
- Все ко мне!
Фуражкин дождался, пока все бойцы добегут до него.
- Много собрали медальонов?
- Не меньше 40, товарищ лейтенант.
- Сколько ещё не успели осмотреть?
- Примерно половину.
- Слушай мою команду. Всех лошадей в лес. Товарищ Полеонов, показывайте где нашли дорогу налево. Всю колонну туда, отвести в лес на 200 метров, замаскировать, лошадей не распрягать. Оставить с лошадьми трёх человек, старший Кожевников. Остальным вернуться к железной дороге. Я с Полеоновым буду ждать вас у входа грунтовки в лес.

Колонна подхватилась и быстро дошла до выхода к "железке" лесной дороги. Лошади и повозки кое-как пересекли железное полотно и втянулись в лес. Командир роты с Полеоновым остались ждать. Криком позвали из дозора Стенкового, который находился метрах в 100 от них вперёд по "железке". Тем временем бойцы вернулись из леса.

- Товарищ Стенковой, с Мальковым отправляйтесь ещё раз в дозор в ту же сторону с пулемётом на 300 метров по "железке". Возьмите с собой две противотанковые мины. Заминируйте грунтовку. Если завидите противника - стреляйте по нему из пулемёта тремя очередями с расстояния не ближе 300-400 метров. Так у нас будет запас метров 600-700 до противника. Не забудьте – в диске 45 патронов. Все не расстреливайте. Дайте три короткие очереди по 7-8 выстрелов с интервалом в 3 секунды. Патроны нам ещё пригодятся. В бой не вступать, после стрельбы сразу же бегом возвращайтесь сюда лесом, я вас встречу, и далее к лошадям. Всё поняли?
- Так точно, товарищ лейтенант.
- Остальные сейчас назад к теплушкам. В быстром темпе заканчивайте осмотр убитых, соберите медальоны, документы. Письма тоже возьмите. Если услышите три короткие очереди Стенкового, осмотр сразу же прекращайте и немедленно лесом бегом по левой стороне дороги возвращайтесь к этому месту. Если очередей не будет, то на всё задание вам полчаса, и ни минуты больше. Я остаюсь здесь. Исполняйте!

Отойдя на пять шагов в сторону от бойцов, Фуражкин позвал старшину:
- Товарищ Полеонов, сверим часы.
Тот подошёл, глянул на часы командира, на свои, подвёл у себя стрелки, а Фуражкин возьми, да и спроси его вполголоса:
- Сколько в вагонах шинелей нашли?
- С десяток будет.
- Нож острый?
- Конечно, товарищ командир.
- Вам дополнительное задание. Вместе с Воронковым и Ненашевым помимо осмотра бойцов на предмет наличия медальонов вам надлежит, когда увидите рослых бойцов, раздеть их.
- А как их раздеть, товарищ лейтенант, они ж уже окоченели? – Полеонов удивлённо и также вполголоса спросил командира.
- А я для того и узнал у вас про нож. Переворачиваете труп на спину, расстёгиваете ремень, пуговицы шинели, и начинаете её снимать, ворочая труп туда-сюда. Раз не получится, второй, а на третий уже спроворитесь. Где-то ножом подрежете. Ваша задача снять как минимум семь шинелей больших размеров, чтобы их на всех хватило, но лучше десять, с запасом. Всё поняли?
- Так точно, понял, товарищ лейтенант. А не то околеем.

Полеонов, сначала подумавший про излишнюю хозяйственность командира, не желавшего оставлять врагу и тлену справное обмундирование, теперь понял, что лейтенант радеет за то, чтобы его живые бойцы не помёрзли. А коль пока нет зимнего обмундирования, то единственным способом согреться было снятие шинелей с погибших рослых солдат. Другого имущества для утепления не сыскать. Ими и укрыться можно на привале, и на себя при ходьбе накинуть. Хоть и громоздко, но тепла иначе не сыскать.

Бойцы рванулись к местам согласно приказа. Опасность подстёгивала, усталости от бессонной ночи никто не ощущал. Вражина близко. Тяжкое дыхание смерти страшным оскалом уже обвеяло каждого сапёра у теплушек. Мандраж пробил и бывалых, и молодых. Шутка ли, столько смертей в одном месте случилось всего за пару-тройку минут. Были человеки, и нет их.

Поначалу сапёров корёжило их печальное дело, но потом они приноровились, и обыски пошли гладко и быстро. Не все убитые были в застёгнутых шинелях. С этими проще всего. Ощупь кармашка у пояса, хлоп-хлоп по боковым карманам, по нагрудникам – и к следующему. Полеонов шустро осматривал бойца за бойцом и, когда нашёл рослого, подозвал Воронкова с Ненашевым и попытался вместе с ними раздеть первого солдата. Ворочались довольно долго, но шинель наконец стянули. Так постепенно они и набрали десять пробитых пулями шинелей в довесок. Остальные на них изумлённо между делом поглядывали, но молчали. Времени было мало, а убитых не счесть. Все вопросы на потом.

А Фуражкина тем временем занимал простой вопрос – куда же делся паровоз? Теплушки есть, паровоза нет. Вперёд он уйти не мог, там фрицы. Да и его первым из миномётов поразили бы, котлу взорваться - раз плюнуть, и тележка развалилась бы. Он тут и остался бы грудой металла. Получается, что уйти паровоз мог только в одном случае. Если он толкал теплушки перед собой. Ответ занятный, но не очевидный. С чего бы ему толкать их перед собой? Неужели успел расцепиться и дать ходу назад? Почему не утащил с собой теплушки? Хотя, кто знает – сколько всего было теплушек? Может кого и успели после отцепки утащить. И только спустя минут 10 размышлений пришёл Фуражкину сам собой простой ответ. Дорога новая, на картах не меченая, на путях нет ни километровых столбов, ни стометровых столбиков. А раз дорога новая, то в точке назначения где-нибудь вне станции впереди могло не быть разъезда для манёвра паровоза. Поэтому самый простой способ движения вперёд – толкать вагоны перед собой на реверсе, а после разгрузки вернуться обычным порядком, таща их за собой. Оставалось лишь подивиться удаче машиниста и его помощника, которые сумели под огнём расцепиться и увести ценнейший агрегат из-под носа противника. Может и спасти кого от бойни сумели.

Роте продолжало везти. За полчаса работы и ожидания противник не появился. Полеонов после окончания обследования погибших привёл по лесу бойцов. Кликнули Стенкового с Мальковым и отошли в лес к лошадям.
- Старшина, доложите об исполнении.
- Товарищ лейтенант, значит, нами собрано 88 медальонов, 3 справки о приёме паспортов, 12 писем с адресами. Других документов нет. Сняли 10 шинелей.
- Какое общее количество погибших?
- Не менее 122 человек.
- Обследовали всех?
- Всех, кого смогли найти за полчаса.
- Ну что ж, молодцы! Мы сделали всё, что могли.
- Равняйсь! Смирна! Рота, слушай мою команду. Товарищ Полеонов, возьмите пятерых бойцов и заметите следы съезда с дороги в лес и у полотна. У входа дороги в лес произведите минирование, положите две противотанковые мины. Выберите пару стволов покрепше, сделайте завал поперёк грунтовки. С обеих сторон завала натяните растяжки к эфкам. Пусть враг только сунется. Мы уходим дальше в лес. После окончания работы догоняйте. Перед окраиной Острова остановимся и дождёмся вас. В Острове разведаем противника. Если он там есть, то придётся распрягать лошадей и действовать, как условились раньше, а именно уходить с вьючными лошадьми. Обойдём Остров по лесу с востока и пойдём по дороге дальше на юг – юго-восток. Если фрицев в деревне нет, то всё равно в ней вставать не будем. Примерно в пяти-шести километрах от деревни встанем в лесу на днёвку. Всё ясно? Действуйте!

Бойцы, ведя лошадей в поводу, двинулись по подмёрзшей дороге. Она ещё до схватывания её морозцем была испещрена гусеницами то ли танков, то ли тракторов, намята резиной грузовиков и следами множества ног. Вроде никудышный лесной просёлок, но оказался востребован. Кем? Нашими или противником?

Полеонов с подопечными споро завалил топорами две раскидистых ели, да так, что они ветками и стволами произвели сплошную преграду. В довесок Полеонов схоронил в грунт со стороны "железки" две противотанкушки, а на растяжки на ветки ёлок и с краёв завала аккуратно привязал четыре "лимонки". Бечёвочка серенькая и незаметная, на фоне жухлой листвы, увядшей травы и под еловыми ветками узреть её почти невозможно.

- Ловись, рыбка, и большая, и маленькая, - Полеонов подмигнул своим бойцам и скомандовал на выход догонять колонну. На оставленные следы набросали пригоршнями снегу и замели ветками.

Фуражкин увёл лошадей примерно на 2 километра по дороге в лес и встал на подходе к Острову. Приказал выдать всем по два сухаря. Выслал к деревне разведчиков Малькова и Стенкового. Тем временем и Полеонов с бойцами догнал колонну. Весь личный состав, как и командир, был вымотан перипетиями двух суток. Лица серые, скулы впавшие. Люди движутся медленно и где-то даже безучастно. Картина минувшей бойни после напряга и ужаса спустя время подействовала на всех отупляюще. Усталость и потрясение от увиденного брали своё.

Полеонов первым делом доложил командиру о выполнении задания и, спустя паузу, спросил:
- Поесть бы чего, товарищ лейтенант?
- Рано, товарищ старшина, дождёмся Малькова со Стенковым, там видно будет. А пока возьмите по паре сухарей, подхарчитесь с бойцами.

Через полчаса, не таясь, прямо по дороге вернулись из деревни разбитные и весёлые Мальков со Стенковым, расстёгнутые, оба в старых гражданских пиджаках под шинелями:
- Товарищ командир, в деревне немцев нет, прошли мимо. Хозяева приглашают на постой.
- Отставить постой. Вы что, пьяные?
Оба бойца начали тараторить наперебой:
- Никак нет, только выпимши. Дед в крайней хате для сугреву дал по стакану самогонки и картохи закусить. Ну, мы отказываться не стали. И вот пинжаки всучил. Сказал – для моей Красной Армии ничего не жалко, только фрицев бейте.
И Мальков добавил в конце не по-уставному:
- Вот так вот.

В этот момент в стороне "железки" ухнул взрыв. Сработала закладка. Какая из них? Все одобрительно загомонили:
- Словил гостинец, иуда, так тебе. Ещё один наш сторожок сработал.
Лейтенант продолжил:
- Эх, вы, разведчики-добытчики. За употребление самогона в боевой обстановке объявляю вам строгий выговор.
- Есть строгий выговор, - Мальков сказал это высоко и звонко так, что остальные прыснули от смеха. Еле сдержался и Фуражкин:
- Отставить смех! Враг наседает. Старшина, выдайте личному составу по банке тушёнки на троих и по три сухаря каждому. Начинаем движение. Заморим червячка на ходу.

Деревенское тепло было вполне близко, но уже вряд ли доступно. Бойцы, не взирая на выдачу провианта и разрядку с Мальковым, с явной неохотой попрыгали на повозки, и колонна начала живо удаляться от деревни. Даже несмотря на гиблое зрелище недавней бойни, людей пока ещё не проняло довлеющее чувство личной опасности. Захмелевшие Мальков со Стенковым всем своим видом невольно подсказывали солдатам о том, что тёплый очаг был так близок и манящ, что аж всё нутро у бойцов переворачивалось в желании размякнуть, согреться и выспаться.

По дороге вдоль болота прошли около пяти километров. Лейтенант остановил колонну. Впереди целый куст деревень Ново-Никольское, Заручевье, Великая Нива. Нужно разведать, но кого посылать? Все уже изрядно устали.
- Добровольцы на разведку есть?
- Так точно, товарищ командир. Можно мы?
Перед Фуражкиным вытянулись два новобранца Кравцов да Цыбенко. Они вместе с остальными тянули весь путь свою солдатскую лямку и пока ничем особо выделиться не успели. Тут и случай подвернулся.
- Ну, что ж, давайте вы. Первое правило разведчика знаете?
- Никак нет, товарищ лейтенант.
- Не высовывайся, не шуми, не мельтеши. На рожон не лезь, в бой не встревай. Ляг у объекта и наблюдай. Собери сведения, доложи начальству. Короче, подойдите к деревне, посмотрите – есть ли движение. Местные ли жители ходят или солдаты противника. Есть ли техника в деревне. Может быть наша часть какая стоит. Если наша часть в деревне, то в деревню всё равно не ходите. Вот вам бинокль. Задачу уяснили?
- Так точно!
- Действуйте. Вернётесь, доложите. Остальным увести лошадей в лес, покормить, замаскироваться и отдыхать. Старшина, назначьте часовых, смена через 1 час.

Люди, как только поставили лошадей меж деревьев и прикрыли повозки лапником, кроме часовых, отключились сразу. Всем добавилось по новой шинели. Семерым достались снятые простреленные. И Фуражкин забылся скорым сном, присев под ель и накрывшись шинелью до подбородка. Через час, как по будильнику, встрепенулся, в истоме помотал головой, с трудом сгоняя сон, со скрипом встал и пошёл проверить часовых. Те безмятежно спали оба, обняв винтовки новыми шинелями. Береславский и Рокотин, два агнца. Спал и Полеонов. Спали все.

"Ядрит твою налево! Так и до беды недалеко", - подумал Фуражкин и поднял ближнего к нему бойца Камаева. Тот тоже долго очухивался от сна, не в силах понять, что происходит и почему он должен встать. Но всё-таки встал, покачиваясь и опираясь на винтовку:
- Слушаю, товарищ командир.
- Товарищ Камаев, заступайте в караул ко мне в напарники. Умойтесь снегом, сон пройдёт.

Фуражкин решил не будить проспавших часовых и Полеонова и не задавать им перцу за явное и опасное нарушение дисциплины. Всему своё время. Бойцам за эти двое суток уже досталось столько, что иным и за месяцы не сваливается. Впереди невесть что, окружение – штука опасная, каждый боец на счету и в каждом нужно быть уверенным. А превратить бойца в подспудного недоброжелателя качанием командирских прав в особых условиях окружения – это на раз-два. Зачем?

Лейтенант устроился меж двух берёз и время от времени посматривал на Камаева, залёгшего в секрет поодаль. Увидел, как тот раз клюнул головой, второй, окликнул:
- Камаев, не спать.
- Да я не сплю.
- Вижу, как не спите. Взбодритесь и наблюдайте за дорогой.

Прошло ещё минут 10. Камаев снова стал клевать головой. Фуражкин начал считать, решив на третий окликнуть бойца: раз, два, т… И на третий раз сам провалился в сон. Снились ему то Камышин, откуда он родом, то жена с тремя выросшими детьми в Горьком, то батька, то Кравцов с Цыбенко, которые почему-то тормошили его и кричали: "Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, проснитесь". Зачем просыпаться? Сон сладкий, завораживающий, густой, как патока. Хорошо ведь.

Но Кравцов с Цыбенко из сна никак не уходили и кричали всё громче и наглее ("Ёж-те двадцать, надо приструнить молодых. Щас, вот только встану и приструню").

Вдруг что-то сильно треснуло, удар отразился в берёзу и в спину лейтенанта. Только после этого Фуражкин открыл глаза. Рядом стоял Кравцов с ольховым дрыном в руках на изготовку. Он только что бахнул этим дрыном по берёзе, немалый отрезок ольшины звучно треснул и отскочил в сторону.
- Товарищ лейтенант, проснулись?
Кравцов бросил дрын и радостно:
- Мы вернулись.
- А, ну да, хорошо.
И спустя полминуты, придя в себя:
- Каковы результаты разведки?
- Товарищ лейтенант, в деревне фрицы! Есть танки и орудия. Возьмите бинокль, товарищ лейтенант, здорово помог.
- Ушли незаметно?
- Ну да, - неуверенно сказали оба.

Фуражкин глянул на Камаева. Тот спал на лапнике, уткнувшись носом в раструб берёзовых корней.
- Старшина, командуйте общий подъём. Стройте личный состав.
Полеонов от треска полена только что продрал глаза и рывком поднялся с повозки.
- Ротааа, подъём!
- Не кричите, немцы близко.
Бойцы зашебуршились по повозкам. Спали кто как, накрываясь шинелями, вонючими лошадиными попонами, кусками брезента и вообще, чем придётся. Согревало всё это не ахти как, но усталость взяла своё и отшибла сознание у каждого на несколько часов сна.
Все встали. Фуражкин скомандовал:
- Рота, становись! Равняйсь! Смирна! Вольна!
И дальше хмуро, жёстко и с железными нотками в голосе:
- Товарищи Полеонов, Рокотин, Береславский и Камаев. За сон на посту в военное время вам полагается трибунал. Вы подвели всех своих товарищей.

Взял паузу. Было слышно, как задувал ветер. Строй замер:
- Но, учитывая особые условия, в которых мы с вами находимся, объявляю вам строгие выговоры и по два наряда вне очереди по прибытии в расположение наших частей.
- Есть строгий выговор и по два наряда вне очереди, товарищ командир, - словно выстрелом громко и бодро ответил за всех Полеонов. Уж он-то понимал, как сильно они вчетвером залетели. – Впредь не повторится.

- Товарищ лейтенант, правда, бб-больше не повторится, - Береславский сказал за троих, запинаясь и краснея.
- Не повторится? Хотелось бы верить. Время сложное, каждому из нас нужно исправно нести свою службу, иначе не миновать беды. На войне сгинуть можно от любого случая, и если кто поставлен часовым, то хоть башку разбейте о приклад, а спать на часах нельзя ни при каких обстоятельствах. Знаете – как всех вас во сне можно за три минуты на тот свет отправить? Немец каждому спящему нож в ухо по очереди воткнёт, даже пикнуть не сможете. Смерть вмиг приходит. Таким манером всех за три минуты и порежет гад в капусту. Так уже не раз было. Поняли?
- Так точно, поняли!

Береславский, Рокотин и Камаев смущённо переминались. Три земляка, три друга. Они впервые за свою исправную службу попали на глаза начальству с таким залётом, за какой их должны были бы судить по законам военного времени. Что бывает по этим законам они как-то раз в конце лета все трое уже видели, когда за невыполнение приказа наступать без поддержки артиллерии в заведомо гибельную атаку на немецкую укреплённую высотку был расстрелян перед строем командир стрелкового взвода их полка. Они были приданы в стрелковую роту снять мины с передка. Мины, несмотря на освещение ракетами нейтралки, ночью сняли, но все знали, что у фрицев на горке ДЗОТ с пулемётом. Шугануть его можно было только артой, а её не было. Наша передовая у противника как на ладони, нейтралка тем паче. Немец сапёров не тронул, он ждал "рыбу" покрупнее и наутро дождался атаки роты. Два её взвода поднялись в наступ и были подчистую скошены, а третий взвод командир в атаку не повёл. Молодой лейтенант рассудил этот приказ как мандат на безнаказанное убийство его бойцов, в котором лично участвовать не пожелал. Нарушил присягу. За что и принял пацан пулю от своих с гордо поднятой головой перед строем. А расстрелял его лично комбат. И ему ничего за это не было, спустя месяц, как раз перед наступлением немцев, тот пошёл на повышение в полк. Как умеют у нас бездумно тратить жизни своих солдат Береславский, Рокотин и Камаев уже насмотрелись. Ждали худшего, но их неожиданно пронесло. А нарядов отбыть можно хоть десяток. Фуражкин сила!!!

Так, даже из тихонь, в которых нередко таятся сюрпризы и нежданчики, Фуражкин обрёл трёх чуть ли не самых верных своих товарищей. Остальные тоже по достоинству в пользу командира оценили меру воздействия за содеянное. Каждый за свою жизнь на фронте уже был горазд и наслышан о разного рода "решениях" не в жизненную пользу провинившихся. Суровое время рождало суровые приказы и действия начальства, не всегда верные и не всегда по заслугам. Лишь только новобранцы восприняли произошедшее как само собой разумеющееся. Ну, подумаешь, заснул боец на посту, с кем не бывает. Не наказать нельзя, а наказание лёгкое. Завтра праздник.

У Фуражкина при виде их весёлых лиц пронеслось в голове: "Молодо зелено".

Да, завтра 7 ноября. День революции. День рождения его страны. 24-я годовщина уже, однако.

А он с бойцами в своей стране да на своей земле как загнанный лесной зверь в окружении противника и в отрыве от Красной Армии. Ну, ничего, он с бойцами тоже Красная Армия. Придёт его час, и он своё слово тоже скажет. Не всё ж им по лесам от фрицев сигать да минами свои следы на путях-дорогах обихаживать. Отомстят они и за пострелянных пополненцев, и за беготню лесную, и за землю свою поруганную. Красиво отомстят, с оттягом, на всю катушку и мощь умения фуражкинского. Теперь уже есть чем.

Фуражкин почуял, как с этого дня внутри постепенно начала наливаться иррациональная звериная злость. Знакомое ему, более чем знакомое чувство. Он на фронте всё ждал, когда ж наконец зацепит его за живое эта новая война. До встреченной утром бойни Фуражкин ощущал войну как работу. Да, бьют, да, стреляют и погибают. Но исполнение служебных обязанностей на войне до определённой поры сродни рабочему распорядку. Встал по гудку, пришёл к проходной, оттарабанил на работе свои часы, достиг какого-то результата, ушёл домой. Для бывалого человека война не исключение. Поднялся с рассветом, плеснул воды в лицо, привёл себя в порядок, проверил караулы, связь, кухню, провёл поверку личного состава, составил утреннее донесение в штаб полка, раздал приказания подчинённым – и жди приказов сверху, если противник своими действиями перцу не подсыпает. Да и задачи начальства приходят несложные. То дорогу подправить, то новый КП соорудить, то минным полем стык рот прикрыть. Поскольку сапёрная рота чаще всего дислоцировалась не на передке, а в тылу близ штаба полка, то и усиливать да проверять ночью караулы особой нужды не было, и после отбоя ночь проходила обычно спокойно. И так день за днём.

Да, до поры всё это как работа. А потом для многих неизбежно случается то, что превращает человека работающего в человека воюющего. Что-то, что выщёлкивает сознание из натруженной привычной колеи в водоворот страсти и ненависти. И у русских этот переход часто ведёт к войне не на жизнь, а насмерть, до последней капли крови на уничтожение врага, когда ничто и никто не остановит, пока сам жив и ещё жив враг. Раскачка долгая, потери страшные, людей, ресурсы и территории отдаём, словно шутя корешам дарим, и всё до поры никому нипочём, будто наплевательство какое обуревает всеми сверху донизу по армейской лестнице. И тут всегда происходит нечто, ровно как поцелуй дубиной в лоб, заводящее внутри солдатских душ ярость и пыл, когда уже неважно чем ты бьёшься – винтовкой, лопатой, ломом или топором – но главным становится сокрушение супостата любой ценой. А когда так начинает воевать каждый солдат от рядового до генерала, досконально используя то, что с великим напряжением вверяет ему Народ, то такую армию не удержать в рамках уставов, приличий и своей территории, пока враг не будет повержен.

И вот словно тумблер-выключатель какой щёлкнул. Вчерашняя безнаказанная гибель целой роты безоружных маршевиков перевернула фуражкинские ощущения из полумирного привычно-рабочего состояния в боевое азартно-озлобленное, настолько знакомое по его прошлым войнам, что даже самому удивляться было впору – чего ж он так долго раскачивался?

Уж кто-кто, а Фуражкин был человеком изрядно бывалым. В первую германскую войну дослужился до фельдфебеля-сапёра, потом в гражданскую также пошёл по инженерной части, дотопал аж до Владивостока и демобилизовался только в 1923 году. Проучился 3 курса в Нижегородском университете на архитектора, подрабатывал по вечерам в магазине грузчиком. Отчислился по семейным обстоятельствам (дети сильно болели), пришлось устраиваться на постоянную работу. С этим проблем не случилось. Служил в архитектурном бюро, приняли в зачёт окончание им трёх курсов университета. Потому знал и фортификацию, и строительные конструкции, и сопротивление материалов, - и как всё построенное можно очень быстро и надёжно разрушить. Работа ему была в радость, стройка – это всегда созидание. После того, как он навзрывал что ни попадя за почти девять лет военной службы, созидать Фуражкин любил больше всего на свете. Ломать не строить, это всем известно, а ты попробуй сотвори что-нибудь, чтобы и любо самому было, и на пользу всем восстало. Вот где подвиг и наука, не чета другим занятиям.

Теперь фронт, сапёрная рота. Строим и разрушаем, разрушаем и строим. Обычное дело, места и повода для злости как бы и нет. Но теперешнее окружение, утренняя картина бойни и снование по закоулкам своей страны в опаске от противника с остатками роты по лесу начали выдёргивать из глубин сознания простые вопросы:

"А с какого-такого перепугу я как уж на сковородке по своей земле бегаю? Пошто фрицы так вольготно у нас хозяйничают? Почему мы это им позволяем?".

И зудящим роем понеслись ответы вслед:

"Потому что не бьёмся как положено. Прём на отход, страна-де большая. У нас что – пушек-снарядов нет? Есть. Самолётов нет? Танков? Всё есть, ещё не всё просрали. Фабрик-заводов до хрена. Воли нет, вот что".

Фуражкин к исходу своих пяти десятков лет уже вполне явственно представлял себе глубинную суть своего Народа. Не трожь нас – и мы никого не тронем. Придёшь к нам с добром – примем, обиходим, накормим и напоим. А коль с худым сунешься, то тут себе погибель и сыщешь. Много уже таких лихоманцев земля русская приняла. На всех пришлых хватило и дубин, и рогатин, и земных уделов метр на два для прихоронок. Эту ипостась своего Народа Фуражкин сравнивал с повадками медведя. Не суйся в его вотчину. Тогда он не даст ответ и на тебя не кинется. Не тереби его в берлоге, хлопотно это, не всегда сбежать удастся. Ша, робяты, амба, хоремба, это моё и это моё же. Не дам ни пяди.

Вот и нас не трогайте. Ну, а уж коль сунулись по наглости или скудоумию, то и получите сполна.

Фуражкин помнил свою безмерную злость, что владела им в окопах на первой германской, помнил, с какой ярой изобретательностью и сущим удовольствием он конструировал, закладывал и подрывал фугасы направленного действия в подкопах под позиции того же самого, что и сейчас, противника-германца. При тех-то допотопных средствах взрывания. Тогда в нём, молодом, Дух Русского Воина встал на дыбы во весь свой рост. Себя не жалел. Злость и даже лютая ненависть к немцу питала его неугомонность и двужильность. Он строил, копал, взрывал, снова строил, копал, взрывал, от чего заслужил от кого уважение, а от кого и ропот из-за объёмов работ. Вот только победы не случилось, измена в тылу помешала, царь родом из немецких кровей отрёкся от трона, церковь и генералы тут же предали всю царскую фамилию, а временные на то и временные, чтобы уйти в историческое небытие. Грянула революция большевиков и смела всех этих гучковых-милюковых да керенских в отхожее место. Захватили власть так, что народ почти не пикнул. Но при этом чуть ли не сама собой развалилась русская Армия, которую в открытом бою сильнейшие враги из европейских империй одолеть не смогли. Вернулись с фронтов в тыл корпуса и дивизии бывшей императорской армии, штатным порядком произвели расформирования, сдали документы в архивы – и ушли из офицерья кто на покой, кто на юг к Деникину и Каледину, а кто и за кордоны подался. Ну, а простые мужики разбрелись по домам с оружием. Россия без законного возмещения утрат по предательскому Брестскому миру руками большевиков, стремившихся любой ценой остаться у власти, фактически не имея армии, вышла из войны. Те вдобавок "купили" народ манящими лозунгами: "Земля – крестьянам! Заводы – рабочим!". Поверил им Фуражкин. Поверили многие. Правда, ни те, ни другие ничего в итоге не получили, а кто шустрый прихватил под шумок землицы или во время нэпа в новые буржуи подался, спустя всего 7-8 лет был быстро "к ногтю" прижат новой властью.

Да и Фуражкин не слепой, видел – чьими руками сотворена революция и разгромлена великая Империя. Бывшие клерки, торговцы, ростовщики и профессиональные разрушители из-за границы и прошлой черты оседлости на чужие еврейско-немецкие деньги соорудили переворот и через пару месяцев после него вывели Россию из войны, заняв все государственные посты и начав упоённо рубить под корень фундаменты былых устоев Русского Народа. Удержались они у власти просто чудом и, в немалой степени, доверчивостью русского человека. Усилиями большевиков якобы ради "передышки" Россия, подписав позорный мир в Брест-Литовске, потеряла много территорий, ресурсов и полностью права на раздел имущества впоследствии побеждённых Германии и Австро-Венгрии. По сути утратила на время честь и силу быть Матерью народов, коей до этого слыла веками. Немец без боя захватил половину европейской части, хозяйничал от Риги до Тифлиса. Потом немца добили, но России в числе его победителей из-за подписанного с Германией в Брест-Литовске мира не оказалось и от побеждённого немца ей на восполнение потерь ничего не досталось. А те, что были в том победном списке - бывшие западные союзники по Антанте, навалились жадной гурьбой со всех сторон сначала на немца, а потом и на бывшего союзничка пограбить раненого русского медведя, пока он впал в забытьё. Это неистребимая в веках натура западных элит – разделять, грабить, убивать и властвовать – проявилась в полной мере. Им многое удалось. Россию порезали в лоскуты. Всякая местечковая знать с окраин, пользуясь поддержкой пришельцев, начала тянуть в свою сторону, появилась куча разношёрстных атаманов и князьков, объявлявших себя правителями, а кто и Верховным правителем, как Колчак. Но потихоньку, исподволь, мерной сапой, уезд за уездом, губернию за губернией страна и Народ под руководством опомнившихся большевиков, насильно мобилизовавших вернувшихся было домой солдат, начали постепенно возвращать своё, пороховым, тротиловым и штыковым пинком ускоренно изводя и подгоняя под зад всех пришлых и прошлых на прощальный выход. Вот тогда Дух Русского Воина взыграл в Фуражкине против пришельцев ещё раз. После демобилизации из царской армии он летом 1918 года вступил в Красную Армию и уверенно применял все полученные на германском фронте инженерные знания, вызывая своим изощрённым мастерством удивление у сослуживцев. И бил врага, пока не дошёл до точки. До крайней точки, имя которой – Владивосток. И только тогда угомонился и перешёл на мирный лад, уйдя из армии. Хотя и не просто это было. Руки зудели и требовали ратного дела. Привычка – вторая натура, истребить её можно только временем и другим занятием.

За межвоенный период он не раз побывал на военных сборах, но в званиях не поднялся, советско-финская война его обошла, а в 1940 году он прошёл курсы переподготовки командного состава, где ему, уже возрастному человеку, после проверки и аттестации присвоили по сумме его специальных знаний и навыков звание лейтенанта с записью в личном деле о том, что в военное время может командовать ротой. После июльской мобилизации само собой разумеющимся фактом стало его назначение командиром сапёрной роты 1009 стрелкового полка. На раскачку ушло почти 3 месяца войны. И вот как озарение снизошло. И где – в окружении противника. Волна ярости, переворачивающая нутро, заставляла всерьёз ополчиться на врага в третий раз. Иначе погибель. Особое время, особый подход. И тут не до жалостей и спокойной работы. Или мы, или они. Либо мы их одолеем, либо нас сомнут. И тогда ни нам, ни нашим детям не жить...

Впереди в Ново-Никольском и Заручевье противник. Фуражкин пока не знал, что делать. Идти вперёд нельзя. Назад, скорее всего, тоже. Влево на восток заболоченный лес, за ним немцы. Остаётся единственное направление – вправо на юго-запад по лесу. Дороги там нет, но местность, судя по карте, ровная, без особых перепадов высот. Есть соблазн оставить повозки и действовать по тревожному варианту с вьючными лошадьми. Но вдруг пройдём, тогда как объяснить командованию оставление имущества и транспорта?

Вокруг погромыхивало, но не так интенсивно, как это было вчера. Немцы, наверное, накапливали силы, подтягивая их по большаку и "железке". Наши, если Тихвин ещё не сдали, должны были укапываться в землю. Тихвин отдавать никак нельзя, иначе Ленинграду конец. Фуражкин это отчётливо понимал. Не устоять тогда городу, армии и Балтфлоту. Они и так уже в кольце блокады, а с взятием Тихвина, не ровен час, получится второе кольцо. Разве сдюжат? Как снабжать город с несколькими миллионами гражданских и военных людей, если Тихвин падёт?

И Ленинград ни в коем случае сдавать нельзя. Это духовный стержень двухсот миллионов большого советского Народа. Выдерни его, уничтожь его – и рухнет вся страна, своей ближней и дальней историей на него заточенная. Камни можно отстроить вновь, но что будет с людьми? Такую прорву людей немцы кормить даже в официальном плену не будут. Устроят резню похлеще той, что довелось видеть сегодня утром. Только лишь ради "упорядочения" количества едоков. Потом Геббельс ещё и растрезвонит, мол, русские сами себя постреляли. Европа она та ещё паскудина. Сволочь, что с неё взять. Всегда такой была, весь мир под себя колониями подмяла, работорговлей промышляла. И всё ей мало. Теперь, в который уж раз, вновь на Россию позарилась. Ей русские извечно как кость в горле. Не впервой к нам лезет.

Сложный мир всегда базируется на простых истинах. Фуражкин даже не подозревал, как он был прав в своих рассуждениях, на эти истины опирающихся. Да, мал его отряд, но то, что своими небольшими силами он сможет внести пусть малый, но вклад в дело защиты Ленинграда и тем самым всей своей страны, лейтенант ощущал ясно и определённо. Он чуял за собой Силу своего Народа. Он вселял эту Силу в бойцов каждым чётко отданным приказом и распоряжением, рассудительностью и дисциплиной. Иначе нельзя. Дашь слабину сам – погибнут все. Будешь крепок и стоек – победа будет за нами! Наше дело правое, враг будет разбит! Правильно сказал товарищ Сталин. Он дело знает.

И Фуражкин своё дело знает. Хоть у каждого свой манёвр, но все рано или поздно сольются в одну мощную махину, и вражина умоется своей же кровью. Не может быть по-другому.

- Бойцы, слушай мою команду. Времени 14 часов. Покормить лошадей. Через полчаса выдвигаемся лесом в сторону Рапли. Товарищ Полеонов, выдайте бойцам по 2 сухаря и по банке тушёнки на троих. Соломин, Камаев – вы назначаетесь в головную походную заставу. Когда начнём движение, следуйте перед нами примерно в 150-200 метрах в поле зрения, разведывайте путь. Старшина, выдайте обоим ППШ. Бирюков, Сулейманов, сбегайте сейчас же назад по дороге, откуда мы пришли, на расстояние не более одного километра, проверьте – нет ли кого по нашу душу. Быстро, одна нога здесь, другая там. Если кого увидите, сразу назад, в бой не вступать.

Сулейманов был единственным бойцом нерусской национальности в остатках роты. Казах. Поэтому держался тихо и не выпячивался. Делал, что прикажут, но и без приказов постоянно был чем-то полезным занят. За время пребывания в сапёрах научился почти всем премудростям подрывного дела. Не раз ставил и снимал мины, наши и немецкие. По-русски говорил мало, но понимал сносно. С лошадьми управлялся толково и бережно. Для степного человека лошадка лучший друг. А у лошадок роты лучший друг Сулейманов.

Бирюков являлся отцом большого семейства и слыл мастером на все руки. Мог смастерить свистульку, манок, силки, капкан, а мог и фугас заложить так, что никакой спец его не разминирует – с хитростями на неизвлекаемость. Уже повоевал три войны и знал почём фунт лиха. Потому был исполнительным, работящим и молчаливым. За него говорили его руки.

Положив в карманы по два сухаря, Бирюков и Сулейманов скорым шагом ушли по дороге назад. Через двадцать минут они вернулись:
- Никого нет, товарищ лейтенант.
- Хорошо, поешьте тушёнку.
- Никак, таварыш камандыр, - виновато сказал Сулейманов.
- Так-так. Нельзя, я правильно понимаю? Товарищ Полеонов, выдайте Сулейманову ещё два сухаря.
- Рахмет, таварыш камандыр.
И поклонился, сомкнув ладони рук и прижав их к груди.

В это время с направления Острова отдалённо ухнул взрыв, за ним сразу же второй.
- Товарищ командир, мои мины сработали, - уверенно сказал Полеонов.
- Может и так, хотя далековато. А раз так, то нам надо руки в ноги и уходить. Фрицы от "железки" к Острову подались. Им до нас километров 7. В Ново-Никольском тоже немцы. Здесь оборону не сделать. Следуем по лесу в сторону Рапли.

Через пять минут колонна начала вытягиваться к дороге. Соломин с Камаевым ушли в лес по другую её сторону. "Ну, была не была". И лошади, пересекая дорогу, стали въезжать с повозками в лес.

- Товарищ Бирюков, с Сулеймановым заметите следы входа колонны.
- Сделаем, товарищ лейтенант. Может заминировать? Грунт ещё не глубоко промёрз.
- Не нужно. Тогда это даст противнику ясный сигнал, что мы точно ушли в лес. Посчитать по следам и колеям сколько нас – труда не составит. Могут и погоню выслать, у них сейчас преимущество, а нам бой принимать пока не выгодно.

Бирюков с Сулеймановым сгоняли к месту дневной лёжки, собрали часть лапника и, вернувшись к дороге, начали заметать по снегу следы. А колонна шустро последовала лесом. Немало времени приходилось тратить на обход бурелома, но в целом ход колонны был довольно резв. Фуражкин то и дело справлялся с азимутом движения по компасу. Главным было выдержать верное направление и не проскочить узкую часть долины ручья, где можно было рассчитывать переправиться на другую его сторону и подойти к большаку от Ново-Никольского на Раплю.

Колонна подошла к долине ручья. Фуражкин послал Воронкова и Ненашева поискать брод в одну сторону, а Малькова и Стенкового в другую. Сам стал осматривать склон в поисках пологого участка для спуска лошадей и повозок. Через 15 минут все собрались вместе.

- Докладывайте, что нашли?
- У нас крутой склон и широкая долина, - доложил Воронков.
- Товарищ лейтенант, мы нашли и склон пологий, и место не топкое и неширокое. Там можно пройти, - Мальков со Стенковым не скрывали своей радости.
- Показывайте.

Действительно, склон позволил лошадям без особой напруги спуститься без распряжения повозок, а потом и перейти ручей по неглубокой пойме на противоположный склон. Прошли на удивление удачно! Втянулись в невысокий лес и пошли точно на юг, минуя распадки склона. Впереди забрезжил край леса. Соломин с Камаевым, шедшие впереди, пересекли натоптанные в снегу куда-то в лесок следы от поймы, что тянулась параллельно ходу колонны. Встали, дождались остальных.

- Товарищ лейтенант, следы.
- Вижу. Проверьте дальше по следу в лес – что там.

Через 5 минут оба вернулись:
- Там землянка, из неё труба торчит, дыма нет, но топится.
- Немцы?
- Не похоже. Никакой амуниции и у входа часового нет.
- Это не по-немецки. Товарищ Полеонов, возьмите пулемёт, пару гранат и вернитесь к землянке с бойцами, проверьте постояльцев. Остальным к бою!

Ещё минут через 5-6 Полеонов вернулся к колонне вместе с мужчиной в коричневом пальто, сапогах и шапке:
- Товарищ лейтенант, это местные.

Статный вид, проницательные глаза, борода, большие ладони, лет шестьдесят. Поздоровались:
- Председатель колхоза "Рапля" Заручевского сельсовета Иван Петрович Рябов.
- Лейтенант Фуражкин Николай Сергеевич, Действующая Красная Армия.
- Милости просим.
- Иван Петрович, мы следуем на Раплю. За нами движутся немцы, примерно в 7 километрах. Возможно, уже в Острове. В Ново-Никольском тоже немцы. Вы представитель Советской власти. Вам следует уходить отсюда. Вас тут найдут.
- Да, вчера в Ново-Никольском нешуточный бой был. Наши бились-бились, но отошли, а германцы её заняли. От греха подальше ещё до боя с вечера решили переждать в землянке. Мы их тут месяц назад с сельчанами построили, как в воду глядели что пригодятся. Что ж нам делать-то? Прямо сейчас подхватываться, что ли? Староват я по лесам как заяц бегать-то.
- А в Рапле есть ли место расположиться на постой? Может знаете, куда наша часть отошла после боя?
- Наши отошли в Раплю. Домов там немного, но место может найдётся. Я вам покажу. Там же и моё хозяйство.
- Может ещё что знаете о противнике?
- О противнике слышали, что он в Петровском, это за Хортицей. Оттуда взрывы часто слышны. И вот уж двое суток как в стороне Ситомли и Липной Горки громыхало. Позавчера через Раплю прошли наши танки, целая дивизия, говорят, с Дальнего Востока, а потом прошли на Хортицу гвардейцы. Часть их осталась тут.
- Ясно. Постарайтесь собраться быстро. Дети есть?
- Воюют. Я мигом.

Действительно, Рябов с женой минут через 10 вышли из землянки с чемоданом и двумя узлами. Лошади и повозки у него не было, забрали по мобилизации, поэтому он рассчитывал теперь на Фуражкина.
- Я пешком пойду, тут рядом, а жену подсадите на подводу.

До опушки леса у Рапли лошади дошли быстро. Фуражкин довольно долго всматривался в дома лежащей напротив деревни, а потом всё же решил послать в деревню опытных разведчиков:
- Товарищи Мальков и Стенковой, возьмите у Соломина и Камаева ППШ и сходите в деревню. Проверьте кто в ней.

Прошли томительные минуты. Вдруг в деревне раздались одиночные выстрелы, автоматная очередь, а потом в наступившей тишине все явственно услышали донёсшийся заковыристый русский мат.
- Ё-маё, паролями обменялись, - засмеялся Соломин. – В деревне наши, как пить дать. Гонцы хоть живые остались?
Бойцы загомонили. Всяк надеялся на тепло деревенских изб после многих недель полевой жизни в окопах и при отходе.
- Спокойно, товарищи, дождёмся разведку, - Фуражкину тоже хотелось в тепло. Ноги у всех сырые, в бане давно не были. Хотелось просто по нормальному выспаться.

Вернулись Мальков и Стенковой:
- Товарищ лейтенант, там наши! Знаете кто?
- Не тяните, товарищ Мальков.
- 1007-й стрелковый полк нашей дивизии.
- Вот это удача. Вот так-так! Кто старший?
- Там командиром подполковник.
- А кто стрелял?
- По нам шмальнули, мы очередь в воздух дали. Так друг друга и опознали.
Камаев со смехом:
- Мы слышали как вы опознались, матюгами по чём свет крыли.
- Эт-да, было дело. Все живы, и то хорошо!
Фуражкин:
- Понятно. Рота, начинаем движение. Мальков, Стенковой, идите вперёд, ведите к старшему.

Рота вошла в деревню по просёлку с северной окраины. Дома в деревне располагались с обеих сторон большака, который по правую руку уходил на юг. У соединения просёлка с большаком влево на деревенской улице у избы стоял мужчина с автоматом в шинели и сапогах. За избами и заборами виднелись вооружённые бойцы, пристально наблюдавшие за приближавшейся колонной. Мальков обернулся:
- Вот это командир и есть.

Фуражкин направился к подполковнику. С 5 метров отчеканил уставным строевым шагом и вытянулся по стойке "смирно":
- Товарищ подполковник! Сапёрная рота 1009-го стрелкового полка в количестве 16 человек при 8 лошадях, 7 повозках прибыла. Рота отстала от полка при отходе с боевых позиций у Ситомли. За время пребывания в окружении в течение двух суток на поставленных ротой минах 3 раза подорвался противник. На вооружении роты имеются: станковый пулемёт "Максим", ручной пулемёт Дегтярёва, два автомата ППШ, 15 винтовок, один пистолет ТТ, 46 противотанковых мин, 8 ящиков тола в шашках, средства взрывания, гранаты, небольшой запас продовольствия. За время следования в окружении рота потерь не имеет. Доложил командир сапёрной роты 1009-го стрелкового полка лейтенант Фуражкин.
- Вольно, товарищ лейтенант. Я подполковник Соловьёв, командир 1007-го стрелкового полка. Как же это вы оторвались от своих?
- Мы на южном краю обороны были. Вероятно, посыльный с приказом до нас не дошёл или был убит, поэтому мы не сразу заметили, что ночью полк снялся с позиций. Высланный мной связной не вернулся. После обследования соседних позиций принял решение на отход.

К обоим от угла избы подошёл ещё один командир и сразу встрял в разговор:
- Тааак. Расскажите – где и как вы проследовали? Что знаете о противнике?

Фуражкин увидел на рукаве шинели галуны со звездой, разглядел знаки различия политсостава и понял, что это, наверное, комиссар полка. Чуть развернулся в его сторону:
- 4 ноября следовали по дороге от Ситомли на Тихвин. Услышали сзади гул, свернули в лес и притаились. По дороге проследовало много танков, бронетранспортёров и грузовиков с пехотой. Мы поняли, что противник прорвал фронт и задержать его некому. Возможно, это был его второй эшелон. Вышли на дорогу уже ночью, применили небольшую хитрость.
- Что за хитрость?
- На повозку положили два трупа убитых бойцов, на дороге лежали, с расчётом, что если сзади кто будет ехать, то мы положим трупы на дорогу, оставим лошадей и повозки там же, а сами спрячемся по обочинам. При возможности примем бой. Полагали, что противник ночью по дороге шастать не будет, а если и поедет, то у повозок с двумя трупами не остановится.
- ХитрО. Продолжайте.
- Хитрость не понадобилась, противника ночью не было. Утром свернули в лес на днёвку. На нас вышла группа бойцов 1007-го полка с лейтенантом во главе, просили лошадь и продовольствие. Лошадь не дал, имущество казённое, а провиантом поделился. Оставили нам пулемёт Дегтярёва с боезапасом. Группа ушла, а потом спустя примерно час мы услышали в отдалении стрельбу и взрывы гранат.
- Лейтенант фамилию назвал?
- Так точно, лейтенант Захаров.
- Захаров, Захаров… Да, был такой в третьем батальоне. Продолжайте.
- Днёвка прошла спокойно, немцы обстреливали лес, но нас не зацепили. Ночью продолжили движение, свернули на восток на лесную дорогу в сторону Клинец, а под утро на новой железной дороге недалеко от Острова наткнулись на побоище.

И Фуражкин вкратце рассказал про испытанный всеми его бойцами ужас от увиденной картины.

Комиссар:
- Да, не повезло мужикам. Но война есть война. Ваши действия?
- Мы собрали 88 медальонов, несколько справок, письма, 20 шинелей, из них половина с убитых бойцов. Им уже не нужны, а у меня личный состав замерзает. Забрали "Максима", боезапас – 5 коробок лент, гранаты, патроны, немного продовольствия.
Соловьёв:
- Правильно поступили, лейтенант. Продолжайте.
- Сошли с железной дороги на лесную. На ней заметили много следов гусениц и автомашин. Заминировали. Да, перед сходом заложили мины и у железной дороги. На обеих закладках позже произошли подрывы, предполагаю, что взорвалась матчасть противника. Сегодня утром в Острове противника ещё не было. Исходя из сказанного, также предполагаю, что Остров уже занят немцами, которые, скорее всего, направляются в Ново-Никольское.
- Да, там у нас вчера крепкий бой был. Личный состав тает на глазах, - комиссар сокрушённо покачал головой. - Что дальше происходило?
- Встали на днёвку в 5 километрах от Острова, провели разведку в Ново-Никольском. После возвращения разведки свернули на юг в лесной массив, переправились через долину ручья и встретили в землянке Ивана Петровича Рябова, здешнего председателя. А он уже привёл в деревню. Доклад закончил.
Соловьёв удовлетворённо:
- Ну, что ж, вливайтесь в полк. Представьте начальнику штаба лейтенанту Шендрику строевую записку, он поставит вас на довольствие. Вы теперь будете пока полковой сапёрной ротой в моём подчинении. Со своим взрывным боезапасом вы подоспели очень вовремя, у нас этого добра почти нет. Найдите Шендрика и после этого определяйтесь по избам.
- Слушаюсь, товарищ подполковник.
Соловьёв развернулся и ушёл вдоль улицы по своим командирским делам.

Комиссар подошёл к Фуражкину поближе:
- Я Гуторов Семен Никитич, комиссар полка. Давно на фронте?
- С августа 1941 года, товарищ батальонный комиссар.
- А до этого боевой опыт был?
- Так точно, в империалистическую был фельдфебелем по сапёрной части, в гражданскую воевал до конца 1922 года. На финскую войну не призывался. Опыт фортификации и постановки минно-взрывных заграждений имеется большой.
- Замечательно! Да вы просто подарок, товарищ лейтенант. И опыт есть, и взрывное имущество привезли с собой. Ладно, что ж мы тут лясы точим. Бойцы, наверное, голодные и холодные?
- Так точно, товарищ комиссар.
- Определяйтесь через Шендрика на довольствие и на постой. Избы уже все заняты. найдите роту лейтенанта Осотова, скажите ему, что я приказал потесниться и разместить вас с бойцами.
- Товарищ комиссар, разрешите узнать оперативную обстановку. В окружении без новостей не сахар.
- Товарищ Фуражкин, Красная Армия, как вы понимаете, бьётся. Вместе с нами гвардейцы генерала Андреева, прибыли с Синявинского направления. Позавчера прошли большой массой танкисты. Так что группировка наша растёт и задаст жару немцам. Наша задача – не пропустить врага в направлении на Верхнее Заозерье и Хортицу, чтобы противник не соединился между собой и не начал наступление на Октябрьскую железную дорогу. Тут мы встали с востока заслоном вместе с гвардейцами.

У Фуражкина отлегло от сердца. Первая хорошая весть пришла за 15 суток отступления. Фуражкин слышал, что в соседней 54-й армии сражаются две гвардейские дивизии. Значит, здесь третья появилась. Растёт гвардия! И, конечно, невдомёк ему было, что на ближний участок в район Хортицы и Петровского Ставка Верховного Главнокомандования перебросила как раз одну из тех двух гвардейских дивизий, что были в соседней армии, ослабив её. С Дальнего Востока прибыла 60-я танковая дивизия, именно её танки проследовали через Ново-Никольское позавчера. А следом начала выгрузку прибывшая оттуда же отлично вооружённая кадровая 92-я стрелковая дивизия. Она начала давить немца южнее Петровского. Ничего этого Фуражкин, разумеется, не знал. Но в том, что гвардия росла количественно, он не ошибался. Стойкие соединения, проявившие массовый героизм, преобразовывались в гвардейские заслуженно и по праву. И их становилось всё больше в Красной Армии. Он в газетах читал о присвоении семи стрелковым дивизиям звания гвардейских только в сентябре 1941 года. Наверное, и в октябре кто-то мог удостоиться этого преобразования. Не всё же наших фриц бьёт, должны же и наши бить фрица. Разве может быть по-другому?

И подумалось Фуражкину снова про убитое на "железке" пополнение. Раз гвардейская дивизия подошла и стоит в Хортице южнее "железки", то и пополнение могло следовать в её расположение. Если бы оно поступало в их дивизию, то пополненцы передвигались бы по большаку, который рота уже в окружении минировала и преодолевала с двумя трупами в повозках. Впрочем, чего рядить-гадать. К месту назначения мужики не дошли. И их уже не вернёшь.

- Обстановку и задачу понял, товарищ комиссар. Разрешите идти искать товарища Шендрика?
- Действуйте, товарищ лейтенант. Он в соседней избе.

Фуражкин быстро нашёл Шендрика и минут за 10 составил по форме строевую записку. Шендрик поинтересовался – хватит ли продовольствия, что есть у Фуражкина, на сегодня для питания бойцов роты? Приказал использовать часть его сегодня, а остальное сдать полковому интенданту завтра. Определил избы, где располагалась немногочисленная рота лейтенанта Осотова:
- Располагайтесь в любой, где место будет.

Фуражкин направился к своим бойцам. Те по-прежнему стояли на большаке, прижавшись к заборам хозяйств, и ждали командира. Ждал его и Рябов.

- Нам определили вот те избы для постоя, - и показал на дома наискосок через улицу. - Товарищ старшина, распределяйте бойцов по избам.
- Очень хорошо, одна из них моя, - сказал Рябов. – Небось уже битком занята.
- Не знаю, начштаба сказал, что место есть.
- Двор большой, четыре повозки с лошадьми встанут, остальных к соседям. То дом брата мово. В Красной Армии он.

Полеонов дал команду бойцам и сам направился к избам. Лошади втянулись во дворы. Распряглись, завели лошадей кого под навес, кого в сараи и задали им корм, начали вносить ценный военный скарб в избы.

Тут к Фуражкину подступил Рябов:
- Николай Сергеевич, дозвольте вопрос.
- Сейчас, Иван Петрович, с постояльцами дело утрясём, а после я на все ваши вопросы отвечу.

Фуражкин сначала зашёл в одну избу, затем в другую. В обеих поначалу возник шум ("Кого ещё леший несёт?"), но короткий разговор с лейтенантом Осотовым быстро унял бузотёров. Коль надо, так надо.

Фуражкин вышел:
- Что за вопрос у вас, Иван Петрович?
Рябов не удержался задать его прямо на улице. Голос не приглушал. Рядом стояла и слушала его жена:
- Николай Сергеевич, а скажите мне старому да Марфе Васильевне – доколе отступать-то будете? Пол-России уже под немцем. Как назад отвоёвывать будете?

Фуражкин мотнул головой, ответил не сразу, собираясь с мыслями. Вопрос был в точку, давно себе его задавал. Он тоже понимал, что председателю, как порой случайному попутчику, можно доверить больше, чем обычно среди сослуживцев даже одного звания-должности. А если сослуживцы услышат, так тем лучше, скрывать нечего:

- Иван Петрович, с вашего позволения я говорил бы не "будете", а "будем". Вместе нам это делать, и вам, и мне, и моим подчинённым, и всей Красной Армии. Иначе не вернём, ежели всем народом не напряжёмся. А вот когда и как – это пока вопрос. Я уже на третьей войне, ещё в первую германскую отдувался. Так вот, скажу я вам, война эта точно не на жизнь, а на смерть. Не за чей-то царский интерес, как в первую германскую было, а за само наше с вами существование. В гражданку, считайте, мы сами с собой да с интервентами рубились, и то лишь вдоль дорог, в больших городах, в портах. Всё страну делили. А вот сегодня утром мы преодолели жуткое место боя, мы его бойней назвали, где 122 наших русских мужика полегли за пару-тройку минут не за понюх табаку на пятаке 50 на 50 метров.
- Это где ж такое?
- А на новой "железке", недалеко от Острова. Захомутали их в засаде с двух сторон, миномётами и пулемётами в мясо покромсали. Пришёл германец, пострелял безнаказанно и был таков. Мы пришли туда, когда от сгоревших теплушек ещё дым курился. Только и смогли, что медальоны да документы с погибших собрать. К чему я это говорю? А они безоружные были, на всю ораву один пулемёт, который и пострелять толком не успел. Остальные без касок, без винтовок, пополнение, на фронт ехавшее. А фрицы их методично и педантично ррраз – и на тот свет. Как вы считаете – может ли быть с таким гадом другой разговор, кроме как пулю в лоб или нож к горлу?

Иван Петрович промолчал, был поражён услышанным.

- Что самое пакостное в сегодняшней ситуации, так это то, что немец очень хорошо организован. Вооружение, конечно, тоже неплохое, хотя наше во многом лучше. Но немец организован так, словно бьются не люди, а какая-то отлаженная гадская машина. Мы только-только думать, что хотим сделать, начинаем, а фриц уже тут как тут, у него и контратака готова, и снаряды-мины-патроны подвезены, и авиация на подхвате, чуть что какой у них затык перед нашей обороной – сразу по вызову пехоты прилетают пикировщики и по сигналам ракет с земли точнёхонько превращают нас в пыль. Следом бьёт артиллерия, прут танки, и только потом бросается пехота. И что? Да просто всё, пехота пожинает плоды довольно лёгкой победы на очередном участке. Наши после такого навала, кто жив остался, либо бегут, либо в плен попадают, пока оглушённые и контуженные по окопам прячутся. И что с этим делать наши отцы-командиры пока не придумали. Совершенно понятно, что нам самим надо расти до такого же порядка в организации боя. Подобное бьётся лишь подобным. Или вот ещё вычитал в одной статье: порядок бьёт класс. Точно ведь, прямо в тютельку. Чтобы не проигрывать, мы должны вырасти до уровня их организации боя. Мы стараемся, как можем. И да, они настолько уверены в своей организации, что у них в 20 часов положен ужин, а потом отбой. Утром подъём, завтрак часов в 6-7-8, в зависимости от задачи, а спустя час в бой. Они, сволочи, по часам воюют! Конечно, если мы им какой-никакой нежданной фигуры не нарисуем, ну, в смысле, если мы не наступаем ночью или под утро. Если не нарисуем, то ближе к 8 вечера с их стороны огонь стихает, они выстраиваются к кухням в очередь за пайкой. Там и подвоз очень хороший. Чего только в их блиндажах не находили. Спиртное и консервы со всей Европы, фрукты, овощи, молоко, сыр. А наш солдат в лучшем случае ест пока только тушёнку, концентраты каш да сухари. В нормах питания много чего заложено, но до солдат на передовую доходит не всё. Вот сейчас хоть начали выдавать наркомовские 100 грамм водки. А это палка о двух концах. С одной стороны, солдата от угрюмых мыслей отвлекает и позволяет притупить страх. А с другой стороны, сколько же мужиков на горькую подсядет? Соскакивать с неё, сами знаете, ох как не просто. А насчёт, когда бросим отступать и будем бить, скажу так. Когда каждого бойца война зацепит так, что либо пан, либо пропал. Либо он фрица, либо фриц его и его детей. Когда у нас не остаётся выбора, мы всегда восстаём и гоним гадов вспять. Всегда так было. Будет и в сей раз.
- Пора ведь, Николай Сергеевич, дюже пора.
- Согласен с вами. На том и порешим.

Фуражкин заметил, что в избе голоса давеча стихли, видать, бойцы слушали разговор с Рябовым. Тут подошёл Полеонов:
- Товарищ командир, прикажите баню стопить. Личный состав малость закуршивел.
- А как хозяева?
- Дык вот Иван Петрович здесь хозяин, а во второй хозяйка сама и предложила. На задках бани есть.
- Как, Иван Петрович, разрешите в баньке согреться?
- За милую душу, товарищ лейтенант! Располагайте. Сейчас с хозяйкой затопим. Только надобно воды наносить. Дайте команду молодёжи.
- Товарищ Полеонов, определите Кравцова и Цыбенко в помощь хозяевам. И займитесь ужином. Проследите, чтобы никто к домашнему самогону по избам не приложился. В тепле с устатку на паре стопок разморит так, словно литр на грудь примут. Так что глаз да глаз. Опирайтесь на старших по возрасту.
- Есть, товарищ командир.

Прошло 4 часа. Смерклось. Бойцы попарились и отдыхали размякшие в избах. Постирали исподнее, завесили избы и бани рубахами и кальсонами. Сменного белья у старшины тоже не было, потерялось при отходе с волховских позиций. Почти 70 пар отменного нового белья канули в никуда с общего кошта роты. На себя накинули шинели. Так и сидели-лежали по лавкам и на полу – в шинелях на голо тело, худые и босые, кожа да кости. Куда деваться, в чистом не были уже почти три недели. И страху великого натерпелись. Так и до вшей дожить недалеко. Вошь – она ведь не только от грязи, эта мерзость ещё от страха в порах человека каким-то манером заводится. Человек под губящим огнём, в грязи и страхе пребывающий, да в опаске быть убитым в любой момент, каким-то образом сам её воспроизводит. Коль завшивленное подразделение, значит, со смертью в обнимку на передке по окопам давно обретается…

В каждой избе суетились хозяйки, тащили с подполов припасы, картошку, капусту, грибы, в одной избе на столе уже стояла бутыль с мутноватым самогоном, но к ней ещё никто не притронулся. Ждали лейтенанта. А охота приложиться к ней явно была.

Фуражкин принял баню. Долго парился, отчебучивая себя берёзовым веником по чреслам так азартно, словно хотел выколотить всю дурь и хворь, накопившуюся в нервах и кровотоках. Много этой гадости внутри собралось. Ему удавалось держать и командирскую стать, и дисциплину в бойцах, и принимать верные решения в непростой обстановке. Но организм не железный. Он давно это понял. Держится-держится, гнётся, изворачивается, судьба и так, и эдак мнёт и крутит, а человек дюжит. Но всё до поры. Тяготы и лишения всегда исподволь подтачивают здоровье и дух, влияя на мышцы, самочувствие и разум. Если им вовремя не дать выход наружу в безобидной обстановке, вот такой, как сейчас в бане, да распаренным веничком, оттяжно и хлёстко, то жди беды. Загони зверя в угол – он, даже пугливый, на тебя бросится. Потому бил себя нещадно, выгоняя с каждым заходом из худого тела остатки немощи, рыча и отдуваясь ("Хорошо!!!"), и обливался ледяной водой с кадушки не раз и не два.

- Товарищ командир, как вы тут? – Полеонов уже забеспокоился, не сморило ли лейтенанта?
- Порядок, старшина, заканчиваю. Как бойцы? Караул выставили?
- Так точно. Заступили Бирюков и Сулейманов.
- Правильно. Кто следующий?
- Воронков и Ненашев.
- Хорошо. Скоро буду.

На северо-востоке и юго-западе было тихо. Словно не было ни прорвы войск там и там, да и войны словно не было.

Полеонов у избы:
- Товарищ командир, мы вам место в избе справили. Отдыхайте.
- Благодарю, старшина. Надо пройти по хатам.
Фуражкин зашёл в первую избу. Бойцы уже спали вповалку кто где, благо места для доброй дюжины своих и осотовских солдат на полу и лавках хватало вполне. Хозяева тоже легли. Будить никого не стал. В другой избе такая же картина. Кто сопел, кто храпел руладами, но спали все. Вернулся обратно.

- Товарищ лейтенант, проходите сюда, - Полеонов открыл дверь из избы в сени.
- Заходите, товарищ командир, - защебетала хозяйка, - милости просим.

Фуражкин сразу увидел в красном углу образа с горевшей подле них лампадой, а справа от них на простенке большой деревянный прямоугольник с семейными фотографиями. Кого там только не было. И деды в высоких картузах, и бабы в тёмных юбках до пят в платках, лишь лица оставлявших, и молодецкие чубы из-под форменных головных уборов, венчавших сорви-головы бравых парней, и дети мал-мала меньше на руках у папаш и мамаш. В центре сиял большой двойной портрет мужчины и женщины. Надо полагать, весь род красовался на простенке прямо против входа и запечатлены были на нём те, кто был жив к моменту, когда эта семья смогла себе позволить за деньги сниматься в городе у фотографа.

На столе дымилась картошка, стояли в тарелках капуста, лук, грибы, бутыль самогона. Полеонов открыл банку тушёнки, а хозяйка разогрела её с луком на сковороде. Фуражкин:
- Для одного это много.
- Товарищ командир, я тоже ещё не ел, да и хозяйка нам компанию составит. Может по 50 грамм с устатку?
- Вы же знаете, я не пью. Себе можете позволить. А как звать нашу хозяюшку?
- Анна Самоловова, товарищ командир.
Полеонов налил себе полстакана самогона. Хозяйка наполнила два стакана чаем и протянула один Фуражкину:
- Благодарю вас, хозяюшка! Ну, будем здравы!
Все выпили.
- Муж-то поди в армии?
- Да, воюет уже пятый месяц, где-то в Карелии. Уж и не знаю живой аль нет, - и хозяйку понесло выговориться:
- Писем заждались. Призвали его в Тихвине, а оттуда они в Карелию были направлены. С сентября месяца писем-то и нет. Всё издумала-передумала, а спросить не у кого. Бабы, у кого мужья вместе с моим ушли, тоже с сентября писем не получают. Небось стряслось чего.
- Вы не беспокойтесь попусту. Вот мы сейчас в походе уже третью неделю, тоже никакой возможности написать домой нет. Но мы ведь живые!
Полеонов поддакнул:
- Ещё как живые! Живее всех живых!
- Ну, дай-то Бог! Может и мой где жив да воюет. Вам картошечки положить?

Не знали ни Фуражкин, ни хозяйка, что 272-я стрелковая дивизия, сформированная в Тихвине, в конце сентября 1941 г. попала в переделку в боях с финнами у Петрозаводска и была перевезена катерами Онежской флотилии к Оште лишь остатками своих полков…

А Фуражкина с тепла и домашнего уюта нестерпимо потянуло в сон. Он успел куснуть пару картофелин, запил ещё чаем, откинулся к стенке вроде как на минуту. И отключился. Полеонов тем временем выпил следующие полстакана, хорошо закусил и минут через 10 решил спроводить командира до кровати, где ему направила хозяйка. Сама с двумя детьми устроилась на печи, благо натоплено было в меру. Полеонов тронул Фуражкина за плечо, тот проснулся, хотел было что сказать, а старшина, приговаривая "пойдёмте, пойдёмте", за плечи аккуратно отвёл лейтенанта к постели и, перейдя на "ложитесь, ложитесь", накрыл его одеялом. Измученное походом тело Фуражкина успокоилось на чистом белье, а Душа его взлетела над комнатой, над избой и улетучилась на Волгу, к своей семье. До утра.

Полеонов принял ещё полстакана, больше рисковать не стал. Папиросы из фуражкинского довольствия давно кончились, потому свернул "козью ножку" и вышел на крыльцо покурить. После сытного ужина пополам с хмельным крепкий дым самосада показался даже вкусным. Жизнь наладилась. Сходил в соседнюю избу, поднял Воронкова с Ненашевым и разбудил подчасков Малькова со Стенковым. Им следующими в паре заступать в караул. Передал им, что за ними – Береславский и Рокотин, а за теми Соломин с Камаевым. После чего вернулся в избу и улёгся спать у стола на лавке…

Игорь Иванович Ивлев. Повесть "Последний решительный". Часть 3. 6 ноября 1941 г.

Последний решительный. Часть 3. 6 ноября 1941 года.

Последний решительный. Часть 3.
6 ноября 1941 года.