За "языком".

17 августа 2006 г.

Начало февраля 1942 г. Безвестный уголок России на Северо-Западе. Зима, тайга, почти полное бездорожье.
Противник, укрепившийся в деревне и в лесах вокруг неё, нарыл на безымянных высотках километры траншей. Четыре месяца жило здесь относительное затишье, пока в рамках общего наступления не поступил приказ сверху на взятие деревни. Сунулись к ней уже три раза в лоб через поле и положили народу немерянно. И танками фрицев давили, и пехотой штурмовали, и авиацией припугнули, а держатся, собаки, за деревню как за свою. Решили подобраться к ней лесом, кружным путем. Но если в деревне с огневыми точками противника уже более-менее всё ясно и для их уничтожения уже притащили на руках армейские гаубицы на прямую наводку, то лесные позиции так и оставались нераскрытыми для командования. Позарез был нужен пленный, для захвата которого в штабе армии решили провести разведку боем.
Выбор пал на лыжную роту батальона капитана Маврицкого. Батальон напрямую подчинялся командованию армии, но время от времени оперативно придавался дивизиям, входящим в неё. От первого состава молодых лыжников после прибытия на фронт с декабря 1941 г. уже мало кого осталось, и у капитана воевала обычная пехота из пополнения, совсем не молодые и неспортивные мужики, военнообязанные запаса, осенью призванные по мобилизации – бывшие заводчане, колхозники, служащие, почти все отцы семейств.
Начальству виднее, куда разведку посылать, приказы не обсуждаются, но место, прямо сказать, было выбрано суровое. Галимый смешанный лес на болоте, так и не промёрзший до февраля, оплетённый целыми заборами "колючки", да набитый минами как грибами. Ориентиров никаких, занесёт к "гансам" в горячке боя и не поймёшь сразу - откуда пришёл, а там и свои, неровен час, зашибут. Никакой тактической выгоды захват этого куска немецкой обороны не давал, разве что удастся пленного добыть.
Атаку назначили на 8 часов утра, немцы вроде бы как раз завтракают. Каждому из пяти десятков мужиков распределили места в боевом порядке, разъяснили цель атаки – прорыв первой линии противника, захват пленного, организованный отход в свою оборону. Глядишь, и его огневую систему удастся выявить, гансы на взводе и должны будут навалиться на прорыв всей наличной силой. Полосу атаки определили всего метров в 200. Сапёры под утро должны были на "передке" снять взрыватели наших мин, привязанных к деревьям, и подрезать кое-где проволоку для прохода. Пехоте осталось втихую подобраться к ней и по сигналу свистков броском преодолеть ленту дороги. За ней осилить неширокое минное поле, порушить ряды немецкой проволоки и захватить два-три блиндажа или ДЗОТа. А дальше как получится, по обстоятельствам, лишь бы пленного живым взять, после чего можно и ноги уносить. При хронической нехватке людей полсотни красноармейцев по замыслу командования должно было хватить на то, чтобы захватить в чаще леса столь нужного пленного.
Вечером в роту доставили батальонный миномёт и мины к нему, гранаты, изрядно подбросили патронов и запалов. Станкач "Максим" в роте был свой, отобранный чуть ли не в первой декабрьской стычке у немцев, исправных "Дегтярёвых" значилось три штуки, остальные бойцы имели старые добрые "мосинки". Автоматов же в роте не было совсем. В кои-то веки донесли на позиции в термосах горячую кашу с мясом двойной порцией на вечер и утро, выдали сухпаёк концентратами, селёдкой, сухарями и банками тушёнки по одной на четверых. Комроты после возвращения из штаба о чём-то долго совещался с командирами взводов, а затем сам проверил вооружение бойцов. Две-три эргэдэшки у каждого, по два-три подсумка патронов, 10 коробок лент для "Максима", 34 диска для "Дегтярей", 12 ящиков мин. 
"Негусто" – было его краткое резюме. Спросил про медальоны, взводные сказали, что имеются. Сколько имеется – не сказали. А он и не спросил, угрюмо думая о чём-то своём, наверное, о касках, которых также имелась всего лишь четверть от потребности. Вещмешки приказал не брать, сухпай рассовать по карманам, но чтобы противогазы, кружки, ложки, котелки были у каждого, кто знает, сколько времени эта волынка протянется и чем обернётся: в штабе стращали, что у немцев возможно применение газов, мол, недавно на другом участке захватили необычные мины с синими полосками, дающие жёлтый дым при разрыве...
Подчинённых недавно одели в ватные телогрейки с шароварами, валенки, шапки-ушанки, кожаные зимние варежки, а поверх всего этого хозяйства они должны были натянуть только что выданные со склада белые маскхалаты.
Ночью не спалось почти всем. Много курили, писали письма. Подморозило и прояснило. Выкатила луна, деревья в лесу на снег стали отбрасывать резкие тени прямо как днём. К утру запуржило, гансы стали усиленно запускать осветительные ракеты...
К проволоке по глубокому снегу ползком подтянулись к 07.45, как раз сумерки в день перерастают. Не обошлось без треска сухих еловых веток. "Растяпы!". Оставшиеся до атаки минуты тянулись тягуче. Наконец зазвучали свистки взводных, миномётный расчет киданул пару десятков мин на немецкую сторону аккурат по проволоке и за неё, тут же в цепи слепо замолотили в противостоящий ближний лес за дорогу ручники и станкач. Парни споро поднялись и с криками "Ура" перепрыгнули через нашу "колючку" в проходах, одолели полосу дороги и принялись растаскивать немецкую "колючку", помятую разрывами мин. На стороне гансов после дороги оказалось минное поле. На нём сразу на растяжках подорвались 3-4 человека. Бойцы сгрудились в ручейки и стали ползком лавировать по снегу от воронки к воронке, что неглубоко воткнулись в грунт от недавних минных разрывов.
Тем временем гансы зашебуршились. Зычно заработал их первый MG, за ним чуть подальше второй, стали шлёпаться о кроны деревьев мины-пятидесятки, выхватывая взрывами первых неудачников. За ними в нашу сторону полетели восьмидесятки, а спустя минут 5 полосу атаки накрыла артбатарея. Часть мин и снарядов не детонировали, тупо бухаясь в снег словно болванки. "Ротфронт!" – на бегу подумал один из взводных и с ходу плюхнулся головой в снег под ель в ожидании очередного разрыва. Первый бой, даже весело, страха почти никакого.
"Вперёд! За Родину, за Сталина!" – закричал политрук и ткнулся головой в снег. Вскоре он стал красным. Подёргали его за рукав: "Товарищ политрук! Товарищ политрук!" - "Спёкся политрук", – прохрипел раненный командир отделения. Миномётчики, перетащившие было единственный миномёт через дорогу, успели кинуть в гансов ещё десяток мин до того, как получили в ответ от них разрыв восьмидесятки и потеряли убитыми двух человек из четырёх. Остаток мин раскидало взрывом.
За третьим рядом проволоки ближние к дороге два мелких блиндажа боевого охранения немцев оказались пустыми и безоружными, покинутыми спешно. В печках пылали дрова. Натоптанная дорожка следов в снегу вела от них вглубь немецкой обороны к проволоке. Верно, гансы услышали треск веток с нашей стороны, заметили приготовления у передка, отреагировали немедленно и ушли. Тем самым они фактически уже ждали нашу атаку, указав цели своим миномётчикам и артиллеристам.
После минного поля вдоль фронта один из командиров взводов насчитал 5 высоких проволочных заборов в 4 нитки каждый полосой в 25 метров ширины. Поверх снега заборы были усилены спиралями Бруно. За ними вдоль заборов метров через 100 друг от друга разглядел два блиндажа в 3-4 наката с амбразурами на две стороны. Из самого ближнего и лупил встречь MG по своему сектору обстрела. Между заборами кое-где были рассованы невысокие открытые ДЗОТы в 2-3 венца, ближние деревца перед ними спилены, видать, точки для кочующих стрелков-автоматчиков. Это было последнее, что он увидел.
Наши потери нарастали. Два из трёх ручных пулемётов оказались разбиты взрывами, сержанты-пулемётчики погибли, боеспособных людей становилось всё меньше и меньше. Станкач выпустил почти все ленты. Миномёт остался без мин и наводчика. Бойцы, не поднимая голов к прицелам, из-под деревьев недружно стреляли из винтовок наобум в сторону немцев.
Пленного так и не взяли. Двое удальцов, срезав проволоку, попытались заползти с тыла к немецкому стрелку, расстреливавшему рожок за рожком из открытого ДЗОТа и метавшему "колотушки" в нашу сторону, поднялись да так и повисли на проволоке в 10 метрах от него, подсечённые миномётным разрывом. Второй миной через секунду в куски разбило одного из них.
Спустя 20 минут раненной была уже почти треть наступавших, убитых насчитывалось более двух десятков человек, в том числе политрук роты и два взводных командира. Комбат, лежавший с комроты на НП у дороги с нашей стороны, слышал затихающий гомон выстрелов. Конечно, он понимал неудачу боя. После доклада связного о том, что пленного не взяли, а потери растут, еще через 20 минут без приказа сверху он дал команду на отход. У комроты отлегло от сердца: комбат принял на себя ответственность без приказа начальства, да и людей может быть удастся спасти от верной, и теперь совсем ненужной, гибели.
Первым делом потащили обратно ползком через дорогу миномёт и пулемёты, включая разбитые, затем, когда оставшийся взводный понял распоряжение комбата, свистками и криками он начал гоношить залёгших у деревьев и в мелких воронках оглохших от взрывов людей, заставляя вытаскивать раненых и контуженных. "Что с убитыми делать?" – прокричали ему. Взводный только помотал головой, наверное, не расслышал, ему тоже досталось порядком, - шапка слетела, под глазом засветился "фонарь", кровь сочилась из ушей. У кого-то из убитых в поисках медальонов успели только пошарить в карманах, остальных даже проверить не смогли, ибо немцы нарастили огонь по квадрату до ураганного и били из всех видов оружия. На крошечный клочок земли металл летел уже десятками килограммов. Нужно было уходить. И оставшиеся в живых, выполняя приказ комбата, уползли - убегли восвояси, оставив в итоге на немецкой стороне почти три десятка своих мёртвых сослуживцев.
Раненых и контуженных отправили на волокушах в медсанбат дивизии, после чего в роте осталось всего лишь 12 человек. Тела политрука и двух погибших взводных ещё утром при отходе кое-как вытащили на нашу сторону и вскоре похоронили в бору в воронке недалеко от их бывших блиндажей. Положили рядком, прикрыли плащ-палаткой и ветками, с трудом накопали грунта и насыпали его поверх. Дали залп, пообещали отомстить за смерть боевых товарищей, поставили у могилы свежеструганный столбик и надписали на нём химическим карандашом фамилии с инициалами.
В тот же день комроты вместе с комбатом капитаном Маврицким были вызваны в штаб дивизии, где они сразу же получили разнос от начальника штаба армии за невыполнение задания. Сытый, дородный, налитый кровью, тот на выражения не скупился, грозил даже понижением в звании. Нет, не за потерю трёх десятков бойцов, а за то, что пленного так и не взяли. "В тыл не сошлют, мы и на передке сгодимся, факт" – мрачно думал комроты, возвращаясь из штаба. Пришёл к своим, в блиндаже достал флягу спирта, решил помянуть сослуживцев. Позвал уцелевшего и порядком посмурневшего взводного. У того после первого боя фингал полностью закрыл правый глаз ("Как теперь целиться-то, а?"). На предложение выпить взводный с готовностью согласился. Налили, открыли тушёнку, долго сидели молча у коптилки, курили лицом к лицу. Взводный начал ёрзать и часто разевать рот от постигшей контузии, но с поднятием кружки не торопился, блюдя субординацию. "До чего же хитрые, сволочи!" – неизвестно про кого глухо сказал комроты. И выпил кружку махом. "П-помянем" – поддержал взводный, выпил, скривился и заплакал…
Немцы пару дней спустя восстановили обрушенные заборы проволоки, увеличили высоту, усилили их новыми спиралями, накидали новых мин. Когда сошёл снег, взбодрили минное поле и заборы, а заодно прошлись среди наших убитых, собрали часть ржавых винтовок, а часть совсем негодных воткнули стволами по самые прицельные планки в болотную жижу подле каждого разбитого взрывом русского бойца. Так и простояли винтовки до наших дней, обозначая места гибели части воинов. Неразорванных же не тронули, но и не присыпали, на них потом самостийно выросли берёзы.
Кто же из этих солдат мог подумать, что поле боя в своем неприглядном виде сохранится на шесть с лишком десятилетий, что почва и жухлая листва без следа покроют и упавший с неба металл, и останки наших погибших бойцов. Что с иными из них природа поступит настолько безжалостно, что растворит талой водой костные останки даже в валенках, полностью сохранив имущество и снаряжение! И что надежда на установление имён всех погибших в бою солдат спустя шесть десятков лет будет зависеть не от штабистов и командования, так и не отправивших извещения в семьи и донесения о потерях в штаб армии, а от опасной бритвы, которую вензелем подписал своей рукой погибший сержант!
Деревню же так и не взяли аж до января 1944-го…

И.И.Ивлев.