-32-

Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.

- Чапай думу думает!

- Маринует нас в приемной, унижает.

- Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!

- Пять минут прошло?

- Прошло. Пошли!

Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.

- Привет, чмо! - Виктор был настроен весело-агрессивно.

- Давно не виделись, предатель!

- Выйдите и зайдите, как положено! - сказал Модаев, не поднимая головы.

- Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! - я вскипел.

- Мне позвать охрану?

Витя схватил его за горло сзади в "замок". Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.

- Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?

- Х-х-х! Хет!

То есть - нет?

- Хет!

- Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.

- Будешь еще шуметь?

- Нет, - Серега крутил головой. - Отпустите.

Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.

- Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!

- Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.

- Я не буду стрелять.

- Встань.

- Чего ради я должен вставать?

- Нам спокойнее будет!

Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.

- Я же говорил, что он чмо.

- Тоже мне новость.

- Теперь поговорим. Чего хотел?

- Пистолет отдайте! - тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.

- Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!

- Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?

- Отдай, Витя.

- На, чмо.

- Поговорите у меня еще! Козлы!

Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.

- Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?

- Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!

- Короче! Чего хотел?

- Гусейнов привез новые планы и методики обучения.

- Так в чем дело? Бери и обучай.

- Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.

- Ага, как в "Боевом листке", "Делай как я". И фотография на Доске почета 9 на 12.

- В траурной рамке.

- Что я вам плохого сделал? - он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.

- А ты сам не понимаешь, что ты сделал?

- Что? - глаза его были полны слез.

- Ты предал своих. Из-за тебя, - вернее, с твоей помощью - захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? - я грохнул по столу кулаком.

Дверь открылась, появилась голова охранника.

- Все нормально, закрой дверь, - сказал Витя как можно более спокойным тоном.

Дверь закрылась.

- И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?

- Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?

- Серега, так зачем ты нас всех продал?

- Родственники жены заставили, - глухо произнес Серега, глядя в стол.

- Объясни мне - тупому старлею, как можно офицера что-то заставить делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!

- Они сказали, что мы родственники, и попросили поначалу помочь форму достать, то да сё.

- Понятно. Потом боеприпасы, потом оружие, потом все остальное. Так что ли?

- Так, - Серега мотнул головой, но сам уставился в стол, глаз не поднимал.

- Вот уж воистину, изменишь жене, предашь Родину. Только у тебя все было наоборот. Тебя через жену заставили изменить Родине. Урод ты моральный. И как жить после этого собираешься?

- Не знаю, - он пожал плечами. - Нормально.

- Вытаскивай нас отсюда. Только это тебе поможет.

- Не могу. Я кровью повязан.

- На войне что ли? Там все стреляют. Не будешь - тебя пришибут. Это не страшно. Пленных расстреливал? Это нехорошо!

- Нет.

- Так какой кровью тебя повязали? Член укоротили что ли? Ты ислам-то принял?

- Ислам принял. Ничего не обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю мулле.

- Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?

- Я наших убил.

- Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!

- Да, - Серега кивнул. - Они все равно бы умерли. Они раненые были. Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! - он заплакал, плечи его сотрясала дрожь.

- Ах ты сука!

Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева на пол и начали бить. Били ногами, руками.

Модаев заорал. Я сидел на нем сверху и затыкал ему рот левой рукой, а правой бил его что было сил по лицу. В каждый удар я вкладывал душу. По поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами. Пару раз промахнулся и заехал мне по спине. Боли я не почувствовал. Была только одна мысль - убить предателя, прибить эту гниду!

Витька схватил пистолет. Забыл, что сам же вытащил магазин. Пару раз передернул затвор, потом понял это, и хотел уже от всей души приложится к голове сволочи рукояткой пистолета, но тут на шум вбежала охрана. Нас с трудом оттащили от Модаева.

-33-

Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серега плюхнулся на свой стул, достал носовой платок с какими-то письменами на арабском языке и приложил его к своим ранам.

- Ничего-ничего, вас еще за это расстреляют! - он был зол и свирепо смотрел на нас. - Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!

- Замучаешься пыль глотать, собака серая!

- Ты что думаешь, что ты им нужен?

- Они презирают тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро будет гореть, Иуда!

- Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!

- Ты кого, падаль, уродом назвал?

- Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.

- Иди, беги, предатель!

- Может, он тебе кость бросит погрызть!

- Мы, сука, одни на тот свет не пойдем. Тебя с собой заберем! Запомни это! - крикнул я вслед Модаеву.

Он убежал на второй этаж. Охранники спросили, за что мы его так. Мы пояснили. Те покачали головами в знак сочувствия, поцокали языками, но наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.

Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:

- К комбату их! Уж теперь-то вы попрыгаете! Я посмотрю, кто из вас первым приползет ко мне на брюхе, будет целовать ботинки и умолять, чтобы жизнь оставили.

- Посмотрим, сука, посмотрим!

- Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?

- Нет. Сплю очень даже хорошо!

- На, получи! - я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.

Целил в пах, но угодил в бедро. Тоже не хило! Серега отлетел в сторону и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!

- Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! - он дернулся было ко мне, но упал как подкошенный. Хорошо же я его приложил. Жаль, что не голова попалась!

Он пытался встать, но не мог опереться на ушибленную ногу. Она подламывалась.

- Тварь! Ты мне за это ответишь! - шипел предатель сквозь зубы.

- Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!

- Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козел! - орал Витка на весь штаб.

На шум стали сбегаться ополченцы, что были в штабе. Я особо не следил за их реакцией, не всматривался в лица. Но уже то, что видел, показывало, что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!

Они подхватили своего начальника штаба и помогли ему усесться на стул. Серега, охая и постанывая, руками подтащил обмякшую ногу и начал усиленно растирать ушибленное место. Лицо его перекосилось от боли. Так тебе и надо! Урод ссученный!

К комбату их! - приказал Серега.

Прихрамывая, держась за стену, он стал подниматься по лестнице, сбоку его поддерживал один из ополченцев. Потом он попытался меня пнуть, но телохранитель поставил блок и поймал ногу Модаева.

- Не надо, господин подполковник! - голос его был тверд.

Вы что, тоже против меня? Да я вас сгною! - его разбитое, окровавленное, опухшее лицо исказила гримаса гнева.

- Я - охранник! И подчиняюсь лишь командиру батальона и командующему армией.

- Накося выкуси, ублюдок! - Витя из-за спины скованными руками показал Модаеву фигу.

- Сейчас у комбата разберемся! - тот, хромая, рванул наверх.

Мы подошли к двери командирского кабинета, она была приоткрыта, и оттуда раздавался возбужденный, оттого немного визгливый голос Модаева. Что конкретно он говорил, разобрать было невозможно. Губы от моих стараний у него распухли, и он шепелявил! Получил, гад! Ничего, это только начало! Кровью харкать будешь!

Мы вошли в огромный кабинет командира батальона. Все было по-прежнему. Только стал он еще более загаженным. Ну а комбат пребывал в своем обычном полупьяном состоянии. Он безо всякого интереса слушал рассказ своего начальника штаба, без каких-либо эмоций рассматривая его разбитое лицо.

Потом перевел взгляд, полный тоски и полнейшего безразличия к происходящему, на нас.

- Что скажете? - произнес он.

Только тут я понял, что комбат мертвецки пьян и ему приходилось прилагать гигантские усилия, что бы выговорить какую-нибудь фразу.

- Ничего. Он предатель и заслуживает смерти, - проорал Витя из-за моей спины.

Видать не дошло еще до него душевное и физическое состояние Нуриева.

Комбат пьяно кивнул головой, перевел взгляд на Модаева.

- Понятно, - пауза, долго, очень долго он смотрел на своего начальника штаба. - Я же говорил, что не любят они тебя, ой не любят!

- Они убить меня хотели! - Модаев пытался орать, но у него это не получалось.

- Не убили?

- Не убили, но они-

- Не убили? - тупо повторяет вопрос комбат.

- Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.

- Мозга? - комбат уставился на лоб Сереги. Смотрел долго. Потом добавил: - Но ведь не убили?

- Вы оставите это безнаказанным?

- Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!

- И это все?! Вы это так оставите? - Возмущению Сереги не было предела.

- И это все, - алкоголь догонял комбата, язык заплетался все больше.

- Я этого так не оставлю! - визжал Серега.

- Иди проводи учебу! Я устал от всего вашего шума! А вы, - он показал пальцем на наших охранников, - будете их бить!

- Они в сговоре! Он не дал мне убить Макова! - снова подал визгливый голос Серега, показывая на нашего охранника.

- И правильно сделал! Иди проводи занятия! - он махнул рукой, еле оторвав ее от стола. - Наручники снимите с них, - бросил комбат нашей охране.

- Я буду жаловаться Гусейнову! - снова начал Модаев.

Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он уже не мог. На него наваливался сон. Голова медленно клонилась на грудь. Он несколько раз безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.

Наручники сняли, мы с наслаждением растирали руки. Закурили. Охрана вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут наказывать! Это же интересно!

Весть о том, что мы сотворили с начштаба, уже облетела наш маленький гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали, поэтому особого злорадства не увидели, только любопытство и не более того.

Но все равно - для них мы были мы неверные, и поэтому сочувствия, каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.

Мулла стоял на левом фланге и что-то кричал на нам. Лицо его горело праведным огнем, - казалось, что оправа очков вот-вот раскалится до красна, сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к небу. Толпа внимала ему, но нам было не до его воплей.

С нами остался один охранник, второй убежал за палками. Мы приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки, высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.

Надо было бы поговорить с охраной, чтобы не сильно нас пороли из-за этого ублюдка-предателя. Ох, попадется он мне еще раз в руки - живым не выпущу! В очередной раз мы влипли из-за него в историю! Козел вонючий! Но все-таки классно я ему пару раз приложил! Надо было шею ублюдку сломать! Хорошая мысля приходит опосля!

-34-

Принесли палки. Двое охранников начали размахивать ими, приноравливаясь, чтобы побольней ударить. Один даже взял палку обеими руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары. При этом еще и орал по типу каратистов "Кий-я!" Спортсмен хренов. Гуд бай, Америка!

От этого зрелища мне стало страшно, пара таких ударов и позвоночник высыпается в трусы. Это факт!

Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.

- Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!

- Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьем, то к утру остынем.

- С них станется.

- А мы их еще поили, разговаривали как с людьми!

- Только ведь ноги зажили, а тут такое!

- А у меня ребра поджили.

- Это ненадолго.

- Спасибо, утешил.

- Ребра мне еще не ломали, но чует моя задница, что скоро узнаю, каково это.

- Не волнуйся, - узнаешь! Ничего хорошего. Гуд бай, Америка!

- Опять?

- Снова. Мандраж бьет, вот и лезет в голову всякая ересь.

Мы старались своей болтовней загнать страх вглубь. Но это не особенно получалось. Страшно! Очень страшно! Во рту пересохло. Липкий пот стекал со лба, струился по груди и между лопаток холодной змеей страха, доходил до брючного ремня и растекался по пояснице. Нервы на пределе, каждая клеточка кожи приготовилась к боли. Господи! Дай мне, дай нам силы! Ведь ни за хрен собачий будут бить!

Так, надо успокоиться и не подавать вида, что тебе страшно. Вдох, выдох, медленный вдох и очень медленный выдох. Эх, сейчас бы водочки стаканяру засадить! Предлагал ведь утром Виктор! Так нет же. Воротило меня от спиртного. А так бы напились бы с утра до поросячьего визга, глядишь, и шкура целее была бы! Гуд бай, Америка!

Тем временем принесли скамейки, на краю плаца замаячила разбитая рожа Модаева. Он нес свои побои как герой, получивший их боях за Родину. Рассказывали, как некоторые сволочи побои, полученные в результате местных драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.

Сережа, судя по последним месяцам его жизни, способен на любую подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!

- Похоже, что именно он будет командовать нашей экзекуцией, - пробормотал Виктор и сплюнул на землю.

- М-да. Влипли.

- Орать будем?

- А ты что, героя будешь из себя строить?

- Смотря как бить будут. Сигарета есть?

Мы закурили, впервые в жизни мы курили на плацу. Плевать на все эти условности. Когда выводили на расстрел, мы уже, в принципе, простились с жизнью, а теперь был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть, а можно на всю жизнь остаться инвалидом... Ох, и достала меня эта песенка "Гуд бай, Америка!"

Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.

- Туши, Витька. Плац - священное место. Этому меня в училище в первый же день научили.

- Меня тоже научили. Толку-то!

Модаев вышел на середину плаца.

- Батальону построиться в каре! - проорал он.

- Интересно, а они вообще знают, что такое "каре"? - спросил я?

- Сейчас посмотрим. А тебе не все равно?

- Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.

- Это может стать последним, что увидишь в жизни.

- Зато повеселюсь от души.

- А потом они.

- Каждому свое. Каждый развлекается, как может!

- А ты оптимист!

На плацу тем временем творился цирк. Батальон действительно не знал, что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.

Витя решил рискнуть. Он сделал шаг вперед и заорал во всю силу своих легких, перекрывая шум батальона:

- Батальон! Слушай мою команду! - выдержал двухсекундную паузу и продолжил: - Просто построиться! Живо! Становись! - рявкнул он.

Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы, но они знали уже, что такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!

- Отставить! - завизжал Модаев.

Хорошо же мы ему морду разворотили! И он лишь мог шипеть и сипеть. Батальон уже начал строиться по Витькиной команде, и предателя никто не слышал!

Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:

- Первая рота - правое плечо вперед, третья рота - левое плечо вперед, шагом а-арш! - исполнительную команду Витька проорал что было мочи.

И батальон пошел!

- Эх, жаль, что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева, - сказал я Вите. - Молодец! А теперь они нас будут пороть!

- Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.

- Через несколько минут посмотрим. Каждому свое!

Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:

- Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!

- Ты, сука, полегче насчет швали! - предупредил я его.

Нет, ну как все же устроена человеческая психика! Во время захвата нас на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из бандитов. Я был готов к этому! А когда был реальный шанс сломать шею этому недоноску, увы, даже в голову не пришло! А жаль! Жаль! Видать, бог хранит его. А за что? Зачем?

Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие веревки.

- Ну все, финиш! - сказал Витя.

- Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять, я тогда с пацанами курить пробовал.

- Видать плохо бил, раз ты курить все-таки начал.

- Сейчас исправят положение.

- Куртки снять! - просипел Модаев.

- Тьфу ты, сука! - я сплюнул от досады. - Носит же земля таких уродов!

Мы сняли куртки и медленно, тщательно их сложили по-военному. Тянули время до последнего. К Модаеву подошел мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как нас будут пороть!

Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой солдатской столовой, на них сразу умещается 4-5 человек. Я лег на свою, Витя на свою. Ладно хоть две принесли сразу, а то смотреть на мучения первого, зная, что тебя ждет тоже самое чуть погодя - это страшно. И за это вам отдельное спасибо.

Нам связали руки обычной бельевой веревкой под скамейкой, я напрягся, Господи, прости, помоги!

И понеслось! Первый удар обжег меня наискосок. Но оказался не таким сильным, как я ожидал. Батальон хором считал. Удары сыпались часто, было больно, я чувствовал, как по спине побежала кровь. Сердце рвалось из груди. Бля! Только не по сломанному ребру! А-а-а-а! В глазах уже темно, кровь рвет череп на куски. А-а-а! Видит бог, я не хотел орать, я держался четыре удара, терпел, кусал губы, но после пятого закричал. Корчился и кричал. Меня держали за ноги, чтобы я не соскользнул со скамейки.

Рядом ужом извивался Витька. Он отчаянно матерился, маты смешивались с криками боли. Смотреть на то, как Витя пытался вырваться из пут, уйти от удара, было страшно. Его лицо было красным от напряжения, по лицу струился пот, на шее, руках вздулись вены. И все, больше я ничего не помню. Сознание ушло быстро, мгновенно. Раньше, в подвале школы, оно уходило медленно, постепенно, а здесь, сейчас, просто вырубило и все.